– Зачем столько?

   – Меркурий говорит: у них учения. Тилль обкатывает. Новых берсерков. А где их обкатывать. Как не вокруг. ШНыра? – Передавая слова Меркурия, Гоша невольно воспроизвел и его интонацию.

   Рина хмыкнула.

   – Новость намбер ту, – продолжал Гоша. – Вовчик отправился показывать симпатичной дачнице пруд. Помог ей донести удочку и двух червяков, а по пути героически защищал ее от улиток. А тут навстречу им Окса по заданию Кузепыча тащит из хозмага два ведерка краски. В общем, Вовчик теперь свежеокрашенный.

   – Мда. Высокие отношения, – сказала Рина, соображая, что, значит, Вовчик сегодня будет весь день отмываться и точно не поведет в Копытово Фантома. Да и Окса, скорее всего, забастует. Значит, вести ослика к писателям пошлют их с Сашкой.

   Вообще Вовчик, как считала Рина, был тот еще персонаж. У него оказался абсолютный иммунитет против таланта. Другой бы, водя Фантома столько, сколько он, написал бы уже четыре повести и подбирался бы к роману. Вовчик же, даже нагладившийся Фантома по самое не хочу, способен был только на двустишия.

   Но это, может, и хорошо. Поэт срывает цветы жизни, прилагая для этого значительно меньше усилий. Писатель напишет роман, посвятив его возлюбленной, и либо навеки с ней рассорится, либо она будет ставить на рукопись чайные чашки, после которых круглые мокрые следы остаются не только на бумаге, но и на душе. Другой награды он не дождется. Поэт же гораздо счастливее. Сердце любой девушки разлетается вдребезги, когда берешь ее за руку и тихо произносишь:«Ты прекрасна люлюлю! Люблю Анечку мою!»И все. Точка. Дальше уже можно стихов не сочинять, а непосредственно переходить к получению гонорара.

   Этот несложный способ Вовчик и практиковал, встречаясь практически со всеми копытовскими красавицами. Местное юношество, снедаемое черной завистью, любило подкарауливать поэта втроем-вчетвером для заимствования литературного опыта. Вовчика спасал тольколевнанерпи,да и то не всегда, потому что ведь илевможет разрядиться, когда к тебе каждую минуту подскакивает кто-нибудь новый, размахивая выдернутым из земли колышком. Тогда побитый Вовчик безвылазно сидел в ШНыре и отписывался от поклонниц эсэмэсками: «Ты прекрасна люлюлю! Женя (Даша и т. д.), я тебя люблю!»

   Пару раз перепутав в сообщениях имена, Вовчик стал умнее. Теперь почти любая девушка, написавшая ему сообщение, получала в ответ:«Люлю заюшку мою!»И все.

   Однажды такую эсэмэску он по инерции отправил Кавалерии, просившей у него купить что-то в Копытове, и потом часа четыре отмывал крышу пегасни от голубиного помета. Да и от Оксы бедняге регулярно доставалось. Эта узкая женщина не понимала сложной души поэта, хотя Вовчик и успокаивал ее: «Ты прекрасна ляляля! Ох, Оксаночка моя!»

   Думая о нелепом Вовчике, Рина прошла через столовую, где пятерка дежурных металась между столами, накрывая их к завтраку. Макар и Юля, надрывая пупок, тащили закопченный котел на четыре ведра.

   – Поберегись! Воду на чай несем! – крикнула Юля.

   Прижимаясь к стене, Рина случайно заглянула в котел. В котле на самом дне бултыхалась железная мочалка.

   – Э-э… Там у вас… – начала она.

   – А в витаминах, думаешь, какое железо? Другое какое-то? – отозвалась Юля.

   Рина проводила Юлю задумчивым взглядом. Новенькая не просто быстро обживалась в ШНыре, а словно только для ШНыра и была рождена. Точно идя по следам Родиона, который первые свои годы в ШНыре рыбу ел только сырую, спал на снегу и охотился с арбалетом на уток, Юля редко когда укладывалась в кровать.