|
Женщины были одеты в темные платья, мужчины — в угольно-черные дублеты[6] и накидки; манеры их были чинными и полными благоговения. Наверняка точно такая же паства и у преподобного Мифона — тесно спаянная группа радикалов. Ведь многие люди даже бросили свои дома и переехали в тот приход, где викарий разделял их религиозные воззрения. Если епископ Боннер попытается навязать подобным церквам старые традиции, это будет чревато серьезными неприятностями вплоть до бунтов. И все же он продолжал затягивать свою сеть: недавно был обнародован новый список запрещенных книг; священников, проповедовавших без разрешения официальных властей, арестовывали. «А что случится, если эти жесткие меры будут иметь успех?» — думалось мне. Радикалы попросту уйдут в подполье. Многие уже проводят в домах нелегальные собрания, на которых обсуждают Библию, еще сильнее укрепляясь в своих убеждениях. Я порядком устал, когда вернулся в свой дом на Канцлер-лейн, расположенной недалеко от Линкольнс-Инн. Меня встретил аппетитный запах жарящейся рыбы: моя домохозяйка Джоан готовила обед. И с большим нетерпением ждал окончания Великого поста, когда снова можно будет употреблять в пищу мясное. Я прошел в свою гостиную и сел перед камином, но даже благословенное тепло не помогало избавиться от напряжения. И причиной тому было не только дело Адама Кайта, вовлекавшее меня в опасные водовороты доктринальных противоречий. Хуже было осознание собственного неверия, которое с каждым днем становилось все глубже. Ранним утром я отправился в Бедлам. Под накидкой на мне был надет мой лучший камзол, не позабыл я и цепь, свидетельствующую о высшем адвокатском звании. На обслуживающий персонал больницы не помешает произвести впечатление. Признаюсь, собираясь в сумасшедший дом, я испытывал волнение. Я ничего не знал о безумии. К счастью, эта беда обошла стороной и мою семью, и моих друзей. Мне было известно лишь то, что доктора подразделяют сумасшедших на буйно-помешанных, с припадками и непредсказуемым поведением, и меланхоликов, которые замыкаются в себе, погружаясь в неизбывную грусть. Меланхолики встречались чаще, и обычно их болезнь протекала легче. Я знал, что и сам обладаю некоторой склонностью к меланхолии. А Адам Кайт? Кто он — буйный или тихий? Капризная погода вновь принялась кусаться. Ночью выпал снег и теперь сиял в лучах утреннего солнца. Я трусил на своем добром коне по имени Бытие. Мне было жаль выводить его из уютной конюшни, но улицы стали слишком скользкими для пешей ходьбы, а Бедлам находился в противоположном конце города. Я проехал под Лондонской стеной в Ньюгейте и двинулся по Ньюгейт-стрит в направлении рынка. Торговцы расставляли свои лотки в тени махины заброшенной церкви, оставшейся от давно сгинувшего в пучине времен мужского монастыря Святого Мартина. Благонравные мужние жены в белых чепцах уже разглядывали выложенные на прилавки товары. Проезжая мимо рынка, я услышал, как кто-то кричит, а на пересечении Ньюгейт-стрит с древней торговой улицей Шамблз увидел мужчину в темном дублете. Несмотря на колючий холод, на нем не было верхней одежды. Он стоял на пустом ящике, размахивал большой Библией в черном переплете и что-то кричал прохожим, которые поспешно отводили глаза. По всей видимости, это был тот самый надоедливый пустомеля, о котором упоминал за ужином старый Рипроуз. Я внимательно присмотрелся к крикуну. Это был молодой человек с раскрасневшимся от обилия эмоций лицом. Мясники на бойнях, расположенных позади Шамблз, уже принялись за работу. В четверг заканчивался Великий пост, и они заранее начали забивать коров и овец. Из дворов бежали ручейки крови и стекали в сточную канаву, что тянулась посередине улицы. Указывая на них своей Библией, уличный проповедник вещал грудным голосом: — То же будет и с людьми в последние дни мира! Их глаза расплавятся, кожа отделится от их костей, а остальное растечется кровью на две тысячи миль вокруг! Так предсказано в Апокалипсисе! Выезжая с Шамблз, я слышал, как он призывает: — Обратись к Богу, и лишь тогда ты познаешь сладость спасения Его! Если бы констебли наложили лапу на этого крикуна, он дорого заплатил бы за проповедь без разрешения. |
