- Да у меня только голова…

- Раздевайтесь-раздевайтесь. Тепло, комаров нет, чего ж церемониться.

Лернер покорно сносил расспросы, постукивания, замес живота, сгибал и разгибал руки, приседал, послушно глядел в зеркальце, которым доктор слепил его, пуская зайчик.

- Позвольте коленку - постучать… М-да… А теперь встаньте, закройте глаза, и указательным пальцем коснитесь кончика носа…

Потом мерялось давление, на одной руке, на другой, выслушивалось сердце, еще и еще…

Наконец, доктор вернул инструменты в саквояж.

- Нервы. Одни только нервы. Легкие - отличные. В сердце шумок, но пустяшный. Э-э… Стул нормальный?

- Да.

- Вот видите! - невесть чему обрадовался Гольц. - Рациональная диета. При вашей конституции, доведись - ну, в порядке гастрономических фантазий, - доведись вам икру ложками наворачивать, всякие трюфеля с расстегаями - в год кондратий хватит. Полный прогрессивный паралич. А при диете - смотреть приятно.

Лернер торопливо застегивал рубаху.

- Значит, ничего страшного, доктор? - Надя пытливо смотрела на врача.

- Абсолютно. Главное - отдыхать. Не выматываться. Я микстурку пропишу, попьете недельку-другую. И обязательно гулять перед сном, полчасика ежевечерне. Сегодня и начните.

- А травы? Стоит травы пить?

- Ну… Пустырник, валериану… Не повредит.

Надя с Гольцем вышли в коридор, о чем-то зашептались. Конспираторы.

Заправив рубаху в брюки, Лернер попытался прислушаться, затем подошел к двери. Не вовремя скрипнула половица.

- От Дмитрия, Братца, вестей нет? - вопрос был скользкий. Правда, Гольца они знали давно, еще по Швейцарии, и подвохов не ждали.

- Нет, - коротко ответила Надя.

- Мы ведь с ним однокорытники. Как развела судьба, - доктор вздохнул. - Ну, я побежал. Помните, Надежда Константиновна: покой, прогулки и сон.

Лернер на цыпочках вернулся к дивану, пережидая, пока уйдет Гольц.

- Ты слышал, что говорил доктор? Покой! Попроси на службе отпуск.

- Уже, - и он рассказал о сегодняшнем, рассказал, как всегда, без утайки, умолчаний. Надя не перебивала, не охала сочувственно, просто сидела и слушала.

- Пусть отойдет, отстоится, тогда и решишь, - после минутной паузы сказала она.

- Отстоится, - повторил Лернер. Он смотрел, как копается Надя в бюро, перебирая пакетики и, найдя, радуется:

- Остался один! А завтра закажу в аптеке.

- Кто остался?

- Корень валерианы. Сейчас сделаем настой.

Подлив в спиртовку лилового денатурата, она разожгла огонь. Пламя, хорошо видимое в свете тусклой пятисвечевой лампочки, оказалось жарким, вода вскипела быстро. Сняв кружку с огня, Надя отмерила ложку трухи, высыпала в воду и прикрыла блюдцем.

- Пока настаивается, мы погуляем.

- Не хочется сегодня.

- Погуляем, погуляем. Обойдем квартал.

Он подчинился, хотя ноги гудели, на неделю назад нагулялся.

Вечер случился теплый и тихий. Окна домов по привычке оставались зашторенными, хотя воздушных налетов не было с весны. Фонари светили почти прилично, новые "экономические" лампочки позволяли если не читать, то спокойно идти, без риска споткнуться, ступить в лужу.

Навстречу попался отряд швайнехундов. Ведомые бригадиром, они шли на ночевку.

- Десять часов, - заметил Лернер.

- Да, им бром не потребуется. Пока дойдут, кормежка, политзанятия - глядишь, полночь. А в половине шестого - подъем.

- Ты, кажется, их жалеешь?

- Возможно, - было непонятно, шутит Надя, или говорит серьезно.

- Напрасно. Им повезло. Немцы - нация прагматиков. Никакой мести, зряшной траты человеческого материала.