— А ведь было время, когда ты так гордилась и была так счастлива, что стала миссис Сент-Ларнстон… когда у тебя небось и мыслей других не имелось, только б сделаться леди. Что ж, любушка, теперь снова так станет, только не ради дома и не ради того, чтоб стать настоящей леди: это будет ради твоей любви к мужчине — и нет в мире счастья, которое могло бы с этим сравниться. У нас немного уже времени осталось, Керенса, так что надо сказать то, что должно быть сказано. Распусти мне волосы, Керенса.

— Это тебя побеспокоит, бабушка.

— Ничего, распусти, говорю. Я хочу почувствовать их на плечах.

Я подчинилась.

— Они все еще черные. Хотя я в последнее время слишком устала, чтоб за ними ухаживать. И твои должны остаться такими, Керенса. Ты должна оставаться красивой, потому что он любит тебя немного и за это тоже. В домике все так же, как я его оставила, да?

— Да, бабушка, — сказала я, и это было правдой. Когда она переехала жить к Эсси и Джо, то очень волновалась, чтобы все в домике осталось так как было. Сначала она часто ходила туда и по-прежнему готовила там свои снадобья из травок. Позже она стала посылать Эсси принести чего надо или порой просила меня заглянуть туда за этим.

Мне уже не нравилось ходить в наш домик. Я ненавидела свои воспоминания о прежних днях, потому что одним из моих самых сильных желаний было забыть, в какой бедности я жила. Это необходимо, говорила я себе, если хочу успешно исполнять роль важной леди.

— Тогда сходи туда, моя милая, и в уголке комода ты найдешь мои гребень и мантилью, возьми их себе. Там спрятан и рецепт для твоих волос, что поможет сохранить их черными и блестящими до конца твоих дней. Готовить его легко, коли есть нужные травки: посмотри, любушка, — ни единого седого волоска у такой-то старухи, как я! Обещаешь сходить туда, любушка?

— Обещаю.

— И хочу, чтоб ты мне еще кой-чего пообещала, дитятко мое родимое. Не горевать. Помни, чего я говорила. Приходит время листьям падать с деревьев, и я как бедный желтый лист, что вот-вот упадет.

Я зарылась лицом в ее подушку и зарыдала.

Она погладила меня по волосам, и я, словно ребенок, искала у нее утешения.

Но смерть уже была в комнате, она пришла за бабушкой Би, а у нее уже не было сил сопротивляться и не было снадобья от смерти.

В ту же ночь она умерла, и когда на следующее утро я вошла к ней, она выглядела такой умиротворенной, с помолодевшим лицом и аккуратно заплетенными черными косами, как женщина, которая ушла с миром, ибо труд ее завершен.

Ким, с Карлионом и Меллиорой, — вот кто утешил меня после смерти бабушки Би. Они изо всех сил старались развеять мою печаль — и я утешилась, ибо в те дни окончательно поверила, что Ким меня любит; я думала, что он лишь ждет, когда я оправлюсь от удара, нанесенного тем, что обнаружили тело Джонни и смертью бабушки.

Не раз заставала я его и Меллиору за разговорами обо мне, когда они обсуждали, как бы отвлечь меня от всех этих грустных событий. И потому Ким часто устраивал приемы в аббатстве, то и дело приезжал в Дауэр Хауз. Не было такого дня, чтобы мы с ним не увиделись. Карлион тоже старался изо всех сил. Он всегда был нежен, а в эти дни находился со мной неотлучно; среди них я чувствовала себя окруженной любовью.

Наступила осень с ее обычными сильными юго-западными ветрами, и деревья быстро теряли листву. Лишь упрямые ели клонились и качались на ветру и были такими же ярко-зелеными, как всегда; изгороди украсились паутинками, где на тончайших нитях блестели, как хрустальные бусинки, капельки росы.

Ветер стих, и с побережья наползал туман. Он висел клочьями в тот день, когда я шла к домику бабушки.

Я обещала ей, что схожу и возьму рецепт снадобья, который ей так хотелось отдать мне; возьму его вместе с гребнем и мантильей и буду хранить на память о ней.