У меня задрожали губы, и выражение ее лица сразу изменилось.

— Зачем ты смотрела книги? — мягко спросила она. — Пожалуйста, скажи мне. Мне надо знать.

Из-за этого «пожалуйста» я выпалила ей правду.

— Это несправедливо, — сказала я. — Я научилась бы читать, если мне кто-нибудь покажет как.

— Так ты хочешь научиться читать?

— Конечно, я хочу уметь читать и писать. Больше всего на свете.

Она села на кровать, скрестив свои хорошенькие ножки и разглядывая блестящие башмачки.

— Ну, это довольно просто, — сказала она. — Надо тебе научиться.

— А кто меня будет учить?

— Я, конечно.

Так было положено начало. Она и в самом деле стала меня учить, хотя после призналась, что думала, мне скоро надоест учиться. Надоест! Я была ненасытна. В комнатке на чердаке, которую я делила с Бесс и Кит, я просиживала до рассвета, копируя буквы с образцов, написанных Меллиорой, по полночи горели у меня свечи, которые я таскала у миссис Йоу из комода. Я пригрозила Бесс и Кит, что напущу на них всяческих несчастий, если они проболтаются, и, поскольку я была внучкой бабушки Би, они покорно согласились сохранять все в тайне.

Меллиора была поражена моими успехами, а в тот день, когда я сумела сама написать свое имя, она совсем разволновалась.

— Просто безобразие, — сказала она, — что тебе приходится заниматься тяжелой работой. Ты должна ходить на занятия.

Через несколько дней его преподобие отец Чарльз позвал меня в свой кабинет. Он был худой, голубоглазый, с желтоватой кожей, день ото дня становившейся все желтее. Одежда на нем всегда болталась, а жидкие каштановые волосы были вечно взъерошены и растрепаны. Он не слишком заботился о себе, он заботился о бедняках и людских душах, но больше всего — о Меллиоре. Было видно, что он считает ее одним из ангелов, о которых он говорит на проповедях. Она могла с ним делать все что хотела, и мне повезло, что она унаследовала от него желание заботиться о других. Старик всегда выглядел озабоченным. Я полагала раньше, что это происходит потому, что он думает о всех тех заблудших, кто обречен на адские муки, но после подслушанного разговора Белтера с миссис Йоу мне пришло с голову, что он может беспокоиться и по другой причине — из-за того, что нужно было накормить столько ртов и решить, как за все это заплатить.

— Дочка сказала мне, что учит тебя читать и писать. Это очень хорошо. Это прекрасно. Ты хочешь уметь читать и писать, Керенса?

— Да, очень.

— Почему?

Я понимала, что не следует сообщать ему настоящую причину, и схитрила:

— Потому что хочу читать книги, сэр. Такие, как Библия.

Это ему понравилось.

— В таком случае, дитя мое, — сказал он, — поскольку у тебя есть способности, мы должны сделать все, что в наших силах, чтобы тебе помочь. Моя дочь предлагает тебе с завтрашнего дня присоединиться к ее занятиям с мисс Келлоу. Я скажу миссис Йоу, чтобы она на это время освободила тебя от работы.

Я не пыталась скрыть свою радость, потому что в этом не было необходимости, и он похлопал меня по плечу.

— Ну, а если ты обнаружишь, что лучше выполнять задания миссис Йоу, чем задания мисс Келлоу, то непременно скажи об этом.

— Никогда! — страстно выкрикнула я.

— Ну, иди, — сказал он, — и помолись, чтобы Господь не оставил тебя в делах твоих.

Все были в ужасе от этого неслыханного решения.

— Да где ж это видано! — ворчала миссис Йоу. — Взять вот такую оборванку в дом и сделать из нее ученую.