Внезапно его собеседник насторожил уши. Уши у него, кстати, тоже были весьма примечательные. Волчьи.

- Что там?

Снаружи отчетливо лязгнула цепь на сваренной из железных прутьев калитке. Кто-то пытался проникнуть в агитхрам.

- Поди взгляни.

Волчеухий товарищ Артём поправил под мышкой ствол и вышел в ночь. Вскоре вернулся, подталкивая в спину - кого бы вы думали? - одутловатого глашатая Вселенской Гармонии.

- Так... - озадаченно сказал Арсений, чуть отшатнувшись от незваного гостя. - А ты тут что забыл, нехристь космический?

У космического нехристя было отчаянное лицо. Сел на ближайший табурет, сгорбился, скрипнул зубами.

- Дедавиву! - сдавленно выговорил он.

Двое переглянулись, но уже в следующий миг до обоих дошло, что произнесено было слово «ненавижу». То ли родоначальник новой поэзии после контакта со Сверхразумом раздружился со всеми согласными скопом, то ли и раньше не слишком с ними дружил. Думается, известные строки Сергея Есенина прозвучали бы в его исполнении примерно так:

- Что ж ты? - ворчливо упрекнул его Арсений. - То руку поганцу жмешь, а то вдруг взял да и возненавидел!

Ничего, кстати, удивительного. Черт его разберет, почему, но чем выше искусство, тем более непонятно поведение его представителей в быту. Самые похабные анекдоты сочиняются музыкантами, а лирический поэт в смысле склочности даст сто очков вперед любой пенсионерке. Возможно, высота помыслов, согласно какому-то мировому закону, в данном случае уравновешивается низостью умыслов.

Особенно трудно беседовать с гениями. Пушкин того и гляди бильярдным шаром в лоб засветит и тебя же на дуэль вызовет, Лев Толстой по крестьянской привычке обматерит машинально, Достоевский глянет разок - да и забьется в эпилепсии.

Уровня классиков бледный одутловатый самородок, ясное дело, еще не достиг, но, судя по всему, шансы имел, поскольку характер у него уже выработался достаточно мерзкий.

Как удалось понять из общей невнятицы, вина молодого лидера общественно-политического движения «Колдуны за демократию» перед мировой поэзией была ужасна. По сути, угрюмый красавец в безупречно пошитом костюме сорвал бледному одутловатому творческий вечер, стянув на себя внимание публики и даже не предложив из вежливости прочесть еще пару стихов.

Да за такое убить мало!

- Ну вот шел бы домой и там ненавидел, - буркнул Арсений, выслушав жалобу до конца. - Сюда-то чего приперся?

Поэт поглядел на него с удивлением. Пришел к врагам своего врага - помощь предложить. Чего тут непонятного-то?

- Отомстить, что ли, хочешь?

- Отомфтить!

- Мститель нашелся...

- А я внаю! - таинственно произнес поэт.

- Чего ты знаешь? - сердито переспросил Арсений, успевший, видать, приноровиться к особенностям речи пробитого на Космос собеседника. - Знает он...

- Внаю! - настаивал тот, нервно подергивая себя за галстук от известного баклужинского кутюрье Столыпина-младшего.

Товарищ Артём обернулся, уставился по-совиному. Да и сухопарый товарищ Арсений, несмотря на ворчливый тон, тоже, кажется, был заинтригован.

- Ну давай говори, раз знаешь.

Открыватель новых поэтических материков с загадочным видом поманил обоих и, жутко понизив голос, выдохнул:

- Фэкондфендф...

Собеседники его были настолько потрясены услышанным, что на пару секунд оцепенели. Первым очухался Арсений.

- Слышь! - на повышенных тонах задребезжал он. - А не пошел бы ты к Богу в рай? Вот тебе карандаш, вот бумага. Садись и пиши, что ты сейчас такое сказал. Крупно и разборчиво!

Одутловатый самородок в столыпинском галстуке с готовностью вскочил, подсеменил к столу и, схватив карандаш, склонился над перевернутой предвыборной листовкой. Крупно и разборчиво юноша бледный вырисовывал букву за буквой. - Вот... - выдохнул он и выпрямился.

Товарищи по партии с озадаченным видом склонились над листом.