— Слишком глубоко уходят корни этой истории, — пожал плечами Герасим. — Если бы это сочинили сейчас, то тут, конечно, возникли бы сомнения. Но предания этой местности уходят далеко в прошлое, и даже есть некоторые намеки в церковных записях соседней деревни. Правда, и деревни уж почти нет, но когда-то она была большой, в ней даже церковь стояла. Так вот местный служитель записал историю о странствующем монахе. Сейчас эта церковная книга хранится у нас в краеведческом музее, я ее читал. Хотя, — замялся Герасим, — ученые сомневаются в записях и смысле, потому как есть подтверждение того, что священник спятил и после сиганул с колокольни той самой церкви. В общем, все туманно, а верить или нет — каждый выбирает сам, — подытожил Гера очень обтекаемо.

— Я видела его, — вдруг проронила Ева.

— Кого? — не понял Герасим, а, может быть, с перепугу уже не хотел понимать, но мурашки, предвестники ужаса уже побежали по телу.

— Я видела монаха, — сказала она просто, — перед тем, как утонул Влад. И, знаешь, Влад тоже его видел. Дня за два до своей смерти он нас спрашивал, не мы ли его пугаем монахом, и если такая дурная мысль все-таки посетила нас, то очень зря, ведь он ничего не боится и так далее. Но по реакции ребят я поняла, что это не они. И Влад это тоже понял и, мне кажется, даже струхнул немного, что ему было не свойственно. Это значит, что я следующая? — очень напряженно спросила Ева, всматриваясь в лицо Герасима.

Он хотел ей ответить, но не мог, его тело окаменело от ужаса. Верить в предания и легенды это одно, а слышать от вполне здравомыслящего человека, что он может ее подтвердить — совсем другое. Когда же страх несколько отпустил, и Гера, неприлично промедлив с ответом, подобрал нужные слова, чтоб хоть как-то утешить Еву, дверь отрылась.

Не обращая внимания на молодых людей, Вовка с Пиратом, уставшие и расстроенные, зашли и бухнулись в бессилии на свои кровати. Девушка тут же вскочила и постаралась незаметно удалиться. Гера хотел пойти за Евой, чтобы закончить разговор, но она лишь покачала головой и молча выскочила из комнаты.

Именно тогда Герасим впервые увидел Татарина и испугался, потому как пес стоял возле кровати Сильвестра Васильевича, не произнося ни звука, лишь оголив свои огромные клыки. Казалось, что он сейчас растерзает любого, кто встанет на его пути или подойдет к охраняемой им территории.

— Это свои, Татарин, — буркнул Пират, и собака тотчас успокоилась, а подойдя, даже потыкалась своим мокрым носом в Геру, словно бы проверяя, точно ли свой. — Теперь он тебя не тронет, — добавил грустно Сильвестр Васильевич.

Ночью никто не стал разговаривать и рассказывать Герасиму, что произошло с дедом. Только Вовка в полусне как-то сочувственно пробормотал на его многочисленные вопросы:

— Деда больше нет.

Герасим даже хотел обидеться на него, но видя, как у того моментально, лишь только он принял горизонтальное положение, закрылись глаза, простил так называемого родственника.

Татарин, хоть и считал теперь всех в комнате своими, но выбрал в хозяева все же Пирата. Вот и сейчас он лежал под утренними лучами и всхлипывал, как казалось Герасиму, именно возле кровати спящего преподавателя.

Раннее летнее солнце уже встало и без условностей и бликов освещало еще спящую землю.

— Хороший пес, — услышал Гера над ухом и вздрогнул от неожиданности. Рядом с ним уселся заспанный Вовка. После сна он был взъерошенный и какой-то смешной, уже почти родной человек, чрезвычайно быстро став таковым.

— А у вас есть собаки? — задал неожиданный вопрос Герасим.

— Конечно, — просто ответил Вовка. — Но у нас нет бездомных собак, у каждой есть свой дом.