В сельсовете Денис задержался недолго – поручкался с председателем, предъявил документы, высидел пять минут у паспортистки, пока та допивала чай, – и направился по указанному маршруту. По улице, вперед до мехдвора, налево через мосток, потом направо, третий от магазина дом, шестой номер, голубые ворота.

Старушенция с задубевшим от солнца и мороза лицом, «баба-ёжка» с ясными проницательными глазами – Марь Васильна Стефанович. Она хорошо знала мать Синицына.

– А не из тех ли Петровских будете, что в Сухаревской балке? – спросила она, возвращая Денису документы.

– Не знаю, вряд ли, – сказал Денис.

– Как так не знаю? – удивилась старушенция. – Кажный должон знать, откуда он пошел. И куда направляется, тоже должон… Ведь так?

Денис вкратце изложил легенду, сводившуюся к тому, что Синицын-де пропал неизвестно куда, пензенские родственники претендуют на жилплощадь, ведется розыск, то-се, пятое-десятое.

– Генка-то? Шило в жопе у человека, оттого и пропал. Как устроился на этот свой завод, так и носу не кажет. А хоромы-то большие?

– Немалые, – сказал Денис.

– Немалые, – переварила старушенция. – Большим человеком, наверное, стал. А чего сбежал тогда? Чего ему надо-то еще?

– Понятия не имею.

– Вот то-то и оно.

Последние слова она произнесла уже в сенях, кивком головы приглашая за собой Дениса. Через десять минут на столе стояла сковорода, где в растопленном сале плавали шесть яиц с густыми оранжевыми желтками. Он ничего не имел против. Может, выпьете с дорожки? Нет-нет, спасибо, не пью… А у самого-то квартира хоть есть? – интересовалась Марь Васильна. Ну а как же, отвечал Денис. Тридцать семь квадратных метров, это вам не фунт изюму. А с продуктами как? Прекрасно. А платят хоть на работе? Денис поднял голову. Он не понял. В голове раздался колокольный звон, в глазах потемнело. Это уже не Марь Васильна, это какой-то дедуля с улицы пришел, отряхивает у порога снег с шапки. Чисто Баба Яга с Кощеем. Ага. И Иван-царевич со стаканом самогону… Стоп. Какого еще самогону? Нет-нет, спасибо, я же сказал: не пью. Он отставил стакан и приподнялся, чтобы выйти из-за стола, но обнаружил, что рядом, загородив проход, уже сидят две тетушки, два перезрелых яблочка с колхозного сада, и мужик с казацкими усами – тот самый, что в «аудюхе» копался, спрашивает его, дыша перегаром в лицо: «Так сколько там квадратных метров, говоришь?» – а стол заставлен всякой деревенской снедью, включая дымящуюся картошечку и холодец.

– Ты ж дай оклематься сперва человеку, а потом наседай, и полегче, полегче, – беспокойно гундосила тетушка.

– Да он расклеенный чего-то совсем, – вторила ей другая.

– А вот это они сразу из церкви, после крестин, – напевала с другого боку Марь Васильна, тыча Денису в руки фотокарточку. – Я ж крестная у него, у шалапута…

На фото две женщины в коротких пальтишках, одна скуластая, коротко стриженная, другая – с косой, выбивающейся из-под берета. В руках у первой большой сверток, перевязанный ленточкой.