— У меня только что была гражданка Тимощенко Виктория Петровна, — продолжал баритон. — И оставила заявление…

«Какая Тимощенко? Что он плетет? Какое мне дело до того, кто у него был?» Майор начал закипать и уже стал подбирать слова, чтобы вежливо отшить непрошеного собеседника.

— По поводу которого вам следовало бы зайти ко мне… — баритон был твердым и официальным, до шершавости, даже в ухе заломило. — Второй этаж, кабинет четыре.

«Да он что, с ума сошел?!»

И тут же в мозгу что-то щелкнуло. Невиданное нахальство неизвестного следователя подняло заслонку, отделяющую служебную часть сознания от личной. И из темной глубины последней выплыла фигурка сидящей на козе голой Вики с обвисшими треугольными грудями, напоминающими клапаны почтовых конвертов. А потом картинками из диаскопа замелькали кадры: голая Вика раскинулась на незастеленном служебном диване, она же на простыне в положении «локти-колени», она же сидит на полу с ожидающе приоткрытым ртом, она же… Усилием воли Агеев прервал демонстрацию, но на экран памяти выплыл и не желал исчезать последний, драматический кадр: Вика, обернувшаяся на пороге с мстительно поджатыми губами и ненавидящим взглядом.

И сразу все переменилось. Агеев уже не был майором госбезопасности, которого навязчивый чиновник отвлекает от сборов в командировку. Он превратился в нашкодившего мужичонку, призываемого городской прокуратурой к ответу. Приоритеты изменили места: командировка отодвинулась на второй план, а на первый выплыла необходимость отстаивать свою служебную и моральную чистоту, а может быть, даже доказывать невиновность, убеждать высокое должностное лицо из прокуратуры во вздорности и безосновательности навета неврастеничной бабенки. И от товарища Курбатова зависит, будут ли у него неприятности, и насколько большие. Агеев словно съежился, усох, потерял силу и могущество, а следователь на другом конце провода — наоборот, раздулся до неимоверных размеров и мог проглотить его, как хлебную крошку, либо растоптать, как маленького рыжего таракана.

— Я вас понял, товарищ Курбатов. Четвертый кабинет. Сейчас я к вам подъеду.

Ему удалось сохранить спокойный и независимый тон, а по дороге он и вовсе взял себя в руки. Тимощенко — его официально оформленный негласный информатор по прозвищу Официант, их контакты зафиксированы служебными документами, за рамки деловых их отношения, ясное дело, не выходили. Мало ли кто и что может наболтать! И вообще — это не дело гражданских властей, разбираться должна военная прокуратура…

В четвертый кабинет Агеев зашел уверенно, пребывая в своих прежних, восстановившихся размерах, и свысока посмотрел на сидящего за столом клерка в аккуратном костюмчике и отглаженном галстуке. С залысинами, выпуклыми желтыми глазами и хищными манерами — он был похож на хорька. Опасного хорька. Но сразу Агеев не смог оценить степень его опасности.

Курбатов очень быстро сбил с майора спесь. Он начал с того, что зачитал заявление гражданки Тимощенко, которая сообщила, что сотрудник Управления ФСБ Агеев, злоупотребляя служебным положением, склонил ее к сожительству, обещая взамен посодействовать в получении квартиры, но обещания не выполнил, хотя на протяжении нескольких лет она оказывала ему разнообразные сексуальные услуги на тайной квартире по адресу: улица Кавказская, 22. Для придания видимости законности их встречам наедине Агеев оформил ее негласным информатором, но ни одно из многочисленных переданных ею сообщений о преступной и антигосударственной деятельности сотрудников пельменной и других лиц реализовано не было, и все перечисленные лица продолжают противоправную деятельность до настоящего времени.

Агеева прошиб холодный пот.