Один олигофрен побежал, а второй продолжает целиться как ни в чем не бывало, будто он в тире… Я в него прут свой бросил, как дротик, прямо в мошонку попал, ну он опять пальнул, всандалил еще одну пулю в асфальт рядом с моей головой — и рванул за приятелем.

Я прут прихватил и тоже убежал. Куда мне было деваться? Остаток этой ночи и весь следующий день отсиживался под трубами котельной, жуткое какое-то место, толком уже не помню, где именно. Потом выловил двух жалких студентиков, они пиво туда пришли пить, вытряс сорок тысяч, купил анаши и на тачке — к своему проверенному логову. Пока поднимался в лифте на чердак, такое ощущение было, словно домой возвращаюсь после долгой-долгой отлучки.

А на чердаке сидел бомж и чесал голую ступню. Ступня была сорок седьмого размера, лапа — как экскаваторный ковш. У него на щеках, прямо под нижними веками, росли жесткие черные волосы, лба почти не было, зубов — тоже. Огромный, как гора. Увидел меня и прорычал:

— Так это ты на мое место мылишься?! А ну линяй отсюда!

Я ничего и не хотел. Посидеть, косячок забить, отдышаться, подумать. Мы бы там и вдвоем разместились. Тем более я и зимовать на чердаке не собирался. Короче, делить нам с ним было нечего. Но что-то меня задело. Нахальство или эта уверенность, что он мной командовать может, приказывать, распоряжаться. Или что он этот чердак своим называет. Или что грязный бомж меня таким же грязным бомжем считает.

Короче, я ему с разбега ногой в морду заехал, так что он "кубарем покатился, а встать не успел: я его своим прутом молотить начал куда попало — по роже, по лбу, по шее, по спиняке… Он уже обмяк, а в меня будто бес вселился — не могу остановиться, и все! Пока сам не устал. А он лежит, не шевелится. Может, загнулся, может, еще отойдет, но не скоро…

Надо дергать, уносить ноги, пока не взяли с поличным. Ну и рванул бегом вниз по лестнице. А на четвертом этаже моя серебряная рыбка дверь в свою квартиру открывает. Я ничего не хотел, не собирался даже, оно само все получилось.

Бросился я за ней, вломился в прихожую, дверь захлопнул и стою с прутом в руке… Ну и дальше все само собой вышло. Она подумала, что я ее изнасиловать хочу, видно, эта мысль мне и передалась, а раз она сама готова… И не сопротивлялась даже, ни капли, видно, от страха… А потом вдруг сама в раж вошла, и кричала, и подмахивала, инстинкты у нее, видать, сильные, над разумом верх берут…

…Валерия дочитала до того места, где контрабасист нарезается в полный умат, и закрыла книгу:

— Ты ничего себе не воображай. Я тебя не звала, ты мне сто лет не нужен.

— Я и не воображаю.

— Мне нужно выйти в уборную.

— Только вместе, — сказал я.

— Тогда я никуда не пойду.

— Не иди.

— Ты что думаешь? Ты кто тут? Ты все насильно сделал!

— Прям-таки. И первый раз, и второй, и третий?

Валерия спустила ноги на пол, розовые теплые ноги под коротким фланелевым халатом, гладкие колени, я даже вспотел. Хотел завалить ее в очередной раз, но ей же в сортир надо…

— Ладно, иди, я в коридоре постою.

Она посидела немного, помотала головой и говорит:

— Нет, я не хочу, чтобы кто-то сидел рядом и прислушивался.

— Ладно. Небось не чужие. Если мы поженимся, ты тоже стесняться будешь?

— Дурак.