– Это будет самый счастливый день в моей жизни. – Ева знала, что не должна давать себе воли, и все-таки поддалась соблазну. – Вообще-то, в убийстве участвовали два человека. Один из них уже арестован, а арест второго неминуем.
– Два? Двое на одного беспомощного старика? – В голосе Люциуса прозвучал гнев. – Я хочу, чтобы они поплатились за это! Получили по заслугам!
– Мы придерживаемся того же мнения. Так что приступим. Люциус Данвуд, вы арестованы.
Он невольно отпрянул, и Ева вынула оружие.
– Если ты попробуешь бежать, то окажешь мне большую услугу. У меня не было возможности пристрелить твоего дружка Кевина, хотя руки так и чесались.
– Заткнись, ты, идиотка!
– Ладно, пусть идиотка, но кто из нас окажется за решеткой? О глупости судят по поступкам. Руки вверх и за голову. Ну!
Данвуд поднял руки. Но когда Ева поворачивала его лицом к стене, он сделал резкое движение. Точнее, она позволила ему это, но вовсе не собиралась терять сон и терзаться муками совести. Когда Люциус оттолкнулся от стены, она сделала шаг назад, чтобы дать ему место размахнуться, нырнула под руку и дважды ударила его кулаком в живот.
– Сопротивление аресту, – объявила она, когда Люциус упал на четвереньки и его вырвало. – Еще одно преступление, которое будет включено в обвинение.
Ева пинком повалила Данвуда на пол и поставила каблук на его шею.
– Не буду добавлять оскорбление полицейского при исполнении служебных обязанностей, потому что из этого ничего не вышло. Пибоди, когда я перечислю выдвинутые против него обвинения и прочитаю ему его права, надень на этого клоуна наручники.
Не успела она закончить, как Люциус потребовал адвоката.
От избытка чувств Ева сорвала гроздь пурпурных цветов, свисавших из большого глиняного горшка, и прошла в дом.
Соммерсет увидел в ее руке цветы и нахмурился.
– Лейтенант, то, что растет в горшках, не предназначено для срезки.
– А я их и не срезала. Просто сорвала. Он дома?
– В кабинете. Если вы любите вербену, то можете приказать, чтобы вам принесли букет из оранжереи.
– Бе-бе-бе, – передразнила Ева, поднимаясь по лестнице.
Соммерсет посмотрел ей вслед и одобрительно кивнул. Этого нехитрого замечания хватило, чтобы вновь вернуть ее к жизни.
Иногда его напевный ирландский акцент вызывал у нее странное чувство. Перед умственным взором представали туманные фигуры воинов и душистое пламя. «Все-таки жаль, что я ничего не понимаю в поэзии», – подумала Ева во второй раз в жизни. Наверно, только женщина может так реагировать на чей-то голос.
Может быть, лет через десять-двадцать она привыкнет к его голосу. И к нему самому.
Проникавшие в окно солнечные лучи заливали Рорка сверкающим золотом. Он забрал волосы лентой, и над головой его сиял нимб, которого он явно не заслуживал. Но почему-то это вдруг показалась ей правильным.
Рорк включил экран, и Ева услышала бормотание диктора, читавшего новости. Телефон, стоявший на письменном столе, надрывался, но никто не обращал на него внимания.
В комнате стоял аромат денег и власти. Аромат Рорка. Ева внезапно ощутила желание, естественное, как дыхание.
И тут он обернулся к ней.
Когда их взгляды встретились, Ева подошла, притянула мужа к себе и впилась в его губы.
В висках Рорка зашумела кровь, заглушая голос, звучавший в наушниках. Он страстно ответил на поцелуй.
– Позже, – пробормотал он собеседнику, затем выключил микрофон и снял шлем. |