|
Мы катались по песку, как гамбургеры в кукурузных сухариках, прежде чем попасть в шипящее масло. Я зажмурила глаза и сжала зубы, спасаясь от сыпучего шквала. И вдруг, — о, блаженство! — моих лопаток коснулась прохладная волна: ловкий Чак, всегда работавший без дублеров, не упустил в пылу ожесточенной схватки главной задачи — продвижения к водной стихии. Еще кувырок — и я вся на ее территории. Мягкий, вкрадчивый набег волны, выше, настойчивее… Изображаю бездыханную морскую деву, выброшенную прибоем. Чудесный дар природы, цветок греха с узенькой белой полоской на золотистом бедре, в том месте, где был поясок трусиков, заброшенных неведомо куда. Предоставляю возможность неистовому завоевателю насладиться моим обессиленным телом. Боже, — они накинулись все разом — беспощадная волна, проникающая в самые заповедные уголки, дерзающий Чак и палящее из-за его плечей солнце…
Ага! Не так-то все просто, победитель! Я неожиданно увернулась и потащила Чака в глубину. Да, здесь позабавнее, чем на воздушном матраце, ковре или даже ступенях буддийского храма. Мы изрядно взбаламутили воду, нахлебались, на зубах скрипел песок, в мокрых волосах запутались водоросли, а я, кажется, проглотила медузу. Во всяком случае, студенистый цветок покачивался у моей щеки, следя за выражением лица, пока изобретательный Тритон-Чак яростно старался достичь наивысшего наслаждения. Когда он, наконец, добился своего, медуза исчезла, а в животе у меня стало легко и прохладно. Мы отдыхали после бурной схватки на самой кромке прибоя, позволяя редким волнам поворачивать расслабленные, сцепленные ладонями тела. Самая бойкая из них привалила меня к Чаку, лежащему плашмя с закрытыми глазами. Я положила на его плечо голову и повернула лицо к небу, слыша лишь шелест волны и гулкие удары в грудной клетке Чака. Довольно долго в поле моего зрения была лишь бесцветная небесная синева, остающаяся позади опускавшегося к горизонту солнца, а потом в ней метнулись радужные крылья. Исчезли и снова вернулись. Сказочный мир, решив вознаградить нас за умение получать от него удовольствие, прислал поощрительный приз — невероятных размеров бархатистую бабочку, присевшую на мое влажное бедро. — Поймай, — не глядя пробормотал Чак, — это, наверно, ценный экземпляр. — И не подумаю. Это просто мираж, как и все остальное… Мне пришлось лишь чуть-чуть скосить глаза, чтобы увидеть метрах в сорока от берега изящные очертания «Лолы». Без этой детали вкус туземного счастья не был бы столь полным. У моей яхты отменная стать — за версту видно, что ее хозяева знают толк в земных радостях и умеют за них платить. На таком суденышке можно без смущения причалить к самым «золотым» берегам Французской Ривьеры или модным курортам Испании, можно и просто затаиться в глуши, зная, что цивилизация — вот она — рядом, — с теле-радио-оборудованием, мощной связью и всеми мыслимыми деталями сибаритского комфорта. Так я лежала, смакуя вкус везения, пока Чак на брюхе, изображая контуженного солдата, пластался к своим спортивным доспехам, а потом, все с тем же стоном и выражением страдания на лице, подполз ко мне. — Сестренка! Нет мочи терпеть… морфину! — простонал он фразу из какой-то своей роли и жадно припал к моей груди. — Легче, легче… теперь, кажется, хорошо… — вздохнул он и внезапно подхватив меня, толкнул к стоянке. — Аппетит от твоих процедур, сестренка, разгорелся зверский! Марш готовить трапезу. Один заплыв — и я готов присесть к столу! Чак с разбегу врезался в волны, обдав все вокруг каскадами искрящегося счастья, а я снова опустилась на прохладный песок, не торопясь стряхнуть оцепенение. Медленно, тщательно собираю на память в букет запах водорослей, гирляндой извивающихся рядом, податливость песчано-водяного ложа под бедром, розовую витую ракушку, непонятно как оказавшуюся в разжатой ладони, взвизги удаляющегося в пучину Чака, чистоту морского горизонта, изящную отглаженность дюн и буйство зарослей за ними, в котором на мгновение мелькнул солнечный зайчик. |
