– А мы с тобой, Боря, одну штуковину сделаем через месяц-другой…

– Какую?

– Тогда увидишь… Лайнер и лодка по сравнению с ней прошлый век… И не прошлый – пещерный!

Боря даже немножко испугался:

– Правда?

– Разумеется… Так зайдешь?

– Конечно! Только долго ждать… – вздохнул Боря и понял, что ничего бы этого не было, если бы он не решил вдруг вернуть им лайнер и лодку.

А Костик все еще стоял на порожке комнаты и глядел на них, и особенно на него, Борю, щурился на солнце, и лицо у него было светлое и хитрющее-прехитрющее! И это было хорошо: ведь хитрость его всегда была такая добрая, такая нехитрая.

Боря понял: надо уходить, у Гены, наверно, дел по горло.

– Ну, мы пошли, – сказал он, – до послезавтра. – И Гена протянул на прощание руку, небольшую, сильную, с тонкими точными пальцами, и Боря с удовольствием пожал ее, а потом пожал Вовину руку – маленькую и почему-то липкую, не то от какой-то мази, не то от маминого варенья. В первый раз пожал он их руки и заметил, как Гена подмигнул Костику: когда успели так подружиться?

АЛЕКСАНДРА АЛЕКСАНДРОВНА

Братья вышли на улицу, и сразу Борю покинула легкость, и что-то задергало, защипало внутри, будто кому-то он что-то обещал и не выполнил, провел, обманул…

Ну что бы это могло быть? А что, если все это из-за нее?

Нет, вряд ли… А все-таки?

– Кость, – сказал Боря, – как там Александра Александровна?

– А что? – спросил Костик.

– Ничего.

Ну что он понимал, Костик, в жизни? Ведь прожил-то столько, что никому не успел сделать плохого.

– Нет, ты что-то хотел сказать.

– Ничего!

Боря и в самом деле не знал в точности, почему подумал вдруг об Александре Александровне, но уж слишком ныло и дергало внутри. Он проговорил:

– Плохо получилось у меня с ней… И что меня толкало? Зачем?

– Ну возьми тогда и зайди к ней, – просто сказал Костик. – Разве это трудно?

Это предложение прямо ошеломило Борю, и он с удивлением посмотрел на брата. А может, и правда зайти? Надо бы… Но это трудно, это так трудно, и Костик этого никогда не поймет.

– И ты со мной? – осторожно спросил Боря.

– Могу, если хочешь, – безучастно сказал Костик.

Боря дернул его за ухо:

– Ты что отстаешь? Иди быстрей.

– Я устал, – заявил брат и продолжал идти, слегка отставая, но с большим достоинством.

Даже когда Боря открыл дверь лифта и подтолкнул в нее Костика, тот заартачился и пришлось войти первому.

Самое страшное было нажать кнопку рядом с дверью Александры Александровны. Куда страшней, чем к Геннадию. Ведь даже подумать дико – он идет к ней! Сам идет, не из-под палки… Она терпеть его не может за хлопанье дверями лифта, за того голубя, она требует, чтоб он мыл закапанный мороженым пол, велит почему-то, чтобы он, когда вырастет, не ленился писать домой письма, а он идет к ней… Ведь набросится же, накричит и такое потом наговорит отцу… Но идти надо. На душе лежала тяжесть, она ворочалась, давила, грозила совсем раздавить его.

– Сейчас позвоню, – сказал Боря, набираясь сил и оглядываясь, точно ища поддержку у брата.

– Конечно… Давай!

И Боря позвонил. И услышал за дверью шаркающие шаги.

– Только ты не убегай, не оставляй меня…

– Что ты!

Дверь открылась, и они увидели худое, морщинистое лицо, маленькую, в седых кудряшках голову.