Рузмамед хлестнул камчой коня и погнал его прямо через сад, задевая тельпеком ветви яблонь. Выехав на простор, он увидел огромную толпу людей возле стоявших в один ряд пушек. Сергей в чекмене и папахе, с запальником в руке был тут же, рассказывая съехавшейся дворцовой знати об артиллерии. Здесь же со своими джигитами находился Кара-кель — его сотня должна сопровождать и охранять пушкарей в походе. Поздоровавшись с Каракелем, Рузмамед подошел к Сергею.

— Салам, топчи-бий...— Встряхнул за плечи, обнял сердечно. — Твои пушки?

— Мои, чьи же... Вот ждем самого хана, должен приехать на стрельбы. — А ты, стало быть, тоже с нами, в Хорасан?

— А, что еще делать?! — шутливо заговорил Рузмамед. — Люди сказали мне — поезжай, Рузмамед, помоги хивинскому хану, без тебя ему с Аббас-Мирзой не справиться. Послушался своих аксакалов — поехал.

— Ну, ну, лады, кость бы тебе в горло? — захохотал Сергей, хотя знал, что не так просто собрать людей Рузмамеду. Коши чабанские разбросаны по всему подножью Усть-Юрта: от одного до другого верст сорок, не меньше. Да и неохотно идут туркмены служить к хивинскому хану. Разными ухищрениями приходится зазывать джигитов в войско: сулить жалованье и добычу в победе. А главное, при вступлении в войско наделяют семью каждого джигита землей на каналах Газават, Шах-абат, Большой или Малый Лаудан — в зависимости от того, к какому каналу он ближе живет.

— Много людей привел? — спросил Сергей.

— Больше ста человек, — ответил Рузмамед. Это влачило, что более ста туркменских семей урочища Ашак переселились на Большой Лаудан, чтобы заняться земледелием.

Прошло больше часа в разговорах. Но вот кто-то из сановников известил, что хан выехал из Хивы и уже приближается к Чарбагу. Вскоре, однако, выяснилось, что он заехал в походный лагерь. Наконец ханская кавалькада появилась со стороны канала Палван-ата. Рядом с ханом ехали Юсуф-мехтер, Кутбеддин-ходжа и Ниязбаши-бий.

При виде повелителя вся знать и пушкари опустились на колени, прижали ладони к груди. Стояли на коленях до тех пор, пока хан не слез с коня и не дал знак, чтобы встали. Но и встав, они продолжали кланяться и с подобострастием заглядывали в глаза Алла-кули-хану, готовые выполнить по первому его мановению любое приказание. Аллакули-хан оглядел каждую из десяти пушек, посмотрел вдаль, где стояли мишени — огромные дощатые щиты. В глазах его светилось торжество, и Сергей, медленно идя рядом вдоль батареи, с удовольствием пояснял:

— Все разного калибра, но одна другой не уступит. Эта вот шрапнельная — по живой силе, а самая болы шая — стенобитная.

Шедший позади хана Ниязбаши-бий скептически произнес:

— Повелитель, не кажется ли вам, что Сергей-топчи считает нас людьми несведушими? Посмотрите, какие жалкие мишени он поставил! Эти доски можно разнести в щепки даже из замбурека, а нам необходимо разбить стены Серахса и Герата, толщина которых в несколько локтей.

— Что скажешь, Сергей? — насторожился хан.

— Ваше величество, мы хотели показать лишь точность боя тяжелых пушек. Что касаемо мишеней то поблизости нет ничего такого, что походило бы на крепость. Ближайшая старая крепость в Газавате.

Аллакули-хан, поколебавшись, велел начинать стрельбы.

Пушки давно были заряжены и нацелены, требовалось только воспламенить запальники. Сергей подал команд}. Пушкари бросились к орудиям. После команды «пли» прогремел залп, и место, где стояли мишени, окуталось черным дымом. Грохот был настолько мощным, что многие сановники от страха упали наземь. Потрясен был и сам Аллакули-хан: побледнел, съежился. Когда рассеялся дым и на горизонте не оказалось ни одной мишени — все они разлетелись, — хан удовлетворенно произнес:

— Это подобно чуду!

— Да, ваша светлость, это чудеса из чудес! — восхитился Юсуф-мехтер.