— Это ужаснее, чем гром! — сравнил Рахимкули-торе, держа за руку младшего брага Мухаммед-Эмина.

— Если узнают враги о пушках, они не захотят воевать с нами.

Сановники, один перебивая другого, сладкоречиво защебетали перед ханом. Лишь Кутбеддин-ходжа был подавлен, видя, как поднимается авторитет русского пушкаря. Ниязбаши-бий, кисло улыбаясь, еще раз усомнился:

— Повелитель, стены Герата — не из досок!

— Сейчас мы повезем самую большую пушку в Газават и там проверим на старой крепости! — принял решение Аллакули-хан.

— Повелитель, возможно ли такое? — стесненно возразил Кутбеддин. — Смею напомнить вашему величеству, что газаватская крепость освящена благостью Аллаха: она неприкосновенна.

Аллакули-хан без труда догадался — не стенами старой крепости дорожит шейх-уль-ислам, а боится громкой славы русского пушкаря Сергея. Его пушки привели в восторг всю знать после первого залпа. Но если перед главной пушкой не устоят древние стены Газавата, тогда не пойдет ли ропот среди тех же придворных! «Напрасно шейх-уль-ислам мучил Сергея в зиндане. Христианская вера не мешает ему заботиться о чести и могуществе Хорезма!». Хан с минуту раздумывал, как поступить, и тут на помощь ему пришел Мухаммед-Эмин:

— Отец, ну что же мы ждем?— потребовал он с недетской властностью. — Ты же сказал свое слово! Разве может хан отменять свое решение? Ты меня учил другому!

Сановники потихоньку посмеивались между собой, Сергей положил руку на плечо ханского отпрыска:

— У нас, у русских, говорят: устами младенца глаголет истина. Вели, повелитель. Тут всего-то до Газавата верст пять

— Давай, поехали! — распорядился Аллакули-хан и направился к скакуну.

Хан со свитой уже скрылся за садами, а пушкари все еще мучились, впрягая в самую тяжелую пушку двух бактрианов. Верблюды потянули ее с видимой натугой. Колеса заскрежетали, врезаясь в землю. Не сколько пушкарей помогали, среди них Егор и Василек,

— Экая стерва, ровно попадья старая!— ругался Егор — Еще и с Чарбага не выехали, а она уже в землю лезет. А что будет, когда по пескам ее покатим?! Ты вы подумал, господин бий, что делать, не то хан свою плеть на твоей спине иссечет.

— Подумал давно, — огрызнулся Сергей. — Только сделать еще не успел. Нынче, как вернемся из Газавата, разорим одну кибитку да на войлоки порежем. Войлочные обода на все колеса поставим. Обовьем и бечевой обмотаем, небось, легче будет.

— Эхма, а ты и впрямь семи пядей во лбу! — обрадовался Егор. — Вот только придумать пока никак не можешь, как нам, несчастным, из ханской неволи сбежать,

— Заткни хлебало, кость бы тебе в горло! — выругался Сергей. — Услышат нукеры — они тебе так убегут, что опять сам в мусульманство запросишься. Тоже мне, беглец.

По ровной дороге вдоль канала пушка покатилась легче. Спустя час пушкари с кулевриной остановились перед полуразрушенной, с оплывшими стенами, старой крепостью с четырьмя башнями. Сергей собственноручно заложил в пушку ядро со взрывателем, навел прицел на левую башню, взял чуточку ниже, боясь промахнуться, и поднес к стволу запальник. Ухнула кулеврина — эхо раскатилось по равнине, дым черным столбом вскинулся над стеной, полетели в разные стороны глиняные осколки Башня развалилась на глазах у всех. И опять перепуганные сановники были в восторге. Хан подозвал Юсуф-мехтера и велел ему одарить пушкарей шелковы ми халатами.

— Ну, мать моя, живи — не хочу! — захлебывался от радости Василек.

И Егор был доволен:

— А что, халат можно променять на мешок риса. Нажраться хоть разок вдоволь

Другие пушкари, подталкивая кулеврину, тоже приговаривали:

— Щедр, однако, царь Хорезма!

— Пошли ему господь Бог счастья да славы!

Сергей ехал впереди рядом с Рузмамедом и Каракелем в свите хана.