Прошел год. Как-то мне позвонила Лизка и смущенно сказала, что завтра приезжает Леша – поступать в аспирантуру. Просил его встретить.

«Ну и встреть», - сцепив зубы, ответила я.

«Не могу, - не слишком печально вздохнула она. – Уезжаем с Вадиком в Таллинн».

Лешу я встретила, проводила до общежития. Если он и был разочарован, виду не подал. Уж не знаю, как они с Лизаветой объяснились, но через неделю он позвонил мне и пригласил в кафе.

Встречались мы с ним больше двух лет. Сказать, что отношения наши складывались трудно, - ничего не сказать. Как он признался уже потом, после свадьбы, я довольно долгое время была для него тем самым жуком, который в поле мясо. С Лизой не склеилось, с другими девушками тоже – уж больно он был разборчивый. А я каким-то наитием выбрала выжидательную тактику – и не прогадала. Сначала он ко мне просто привык, а уже потом понял, что именно я-то ему и нужна.

И вот, наконец, мне бы жить и радоваться, но не тут-то было! Я взбрыкнула, да так, что теперь и вспоминать тошно. Чего только добивалась – не пойму. Мстила ему, что ли, за его былое пренебрежение? Устраивала по поводу и без повода безобразные сцены, без какого-либо объяснения не являлась на свидания, не подходила к телефону. Да что там это! Мне словно черт ворожил! Откуда ни возьмись, словно из рога изобилия, посыпались кавалеры, да какие! Красивые, умные, денежные! Рестораны, театры, цветы, подарки... У меня хватало наглости позвонить Лешке (он снимал комнату) из ресторана с мобильника очередного знакомого и сказать, что не приеду, потому что плохо себя чувствую, - нисколько не беспокоясь, что он услышит музыку, смех и разговоры. Нет, физически я ему не изменяла, какими-то невероятными усилиями цепляясь за последнюю черту, – все-таки, несмотря ни на что, он мне был дорог, и я не хотела его терять. Но что творилось у меня в голове? Словно это и не я была вовсе.

Кончилось все тем, что как-то Лешка позвонил мне в полвторого ночи (я только что вернулась с очередной вечеринки) и сказал, что или мы поженимся, или... Я открыла рот, чтобы послать его в далекую страну, но неожиданно вспомнила, как гнул березы ветер в Кижах и «Я бы осталась здесь жить». И сказала «да».

Потом было еще много всякого. Притирались мы друг к другу тяжело. Скандалили, били посуду и даже дрались. Несколько раз я уезжала к родителям, один раз, тогда уже и Борька родился, просто выставила Лешку за дверь с чемоданом, и он уехал в Петрозаводск. Я подала заявление на развод, но через неделю сама поехала к нему, бросив шестимесячного сына маме. Лешка захлопнул у меня перед носом дверь, я просидела ночь на лестнице, потом мы долго и со вкусом мирились и уехали вместе. Чтобы через два дня снова поругаться до драки.

Но со временем все эти страсти-мордасти улеглись. Скандалить стало и лень, и ни к чему. Словно горную реку вынесло вдруг на равнину. Да и Борька страшно переживал, когда мы ссорились. Я вполне трезво поняла, что ничего другого мне не нужно. Ничего и никого. Если даже и встречался интересный мужчина, явно положивший на меня глаз, я говорила себе: да, вот если бы раньше, тогда да, а сейчас – спасибо, не надо. Да, Лешка разбрасывает везде грязные носки, храпит, не моет за собой посуду, сосредоточенно ковыряет в носу, проводит все вечера у телевизора и не читает абсолютно ничего, кроме спортивной газеты и служебных бумаг, полагая, что все дельное уже прочел в университетские годы. Все это меня частенько раздражает, но не до такой степени, чтобы вызвать отвращение. Этот вредный сутулый очкарик со всеми своими противными (но не противнее моих!) привычками все же мой. «Плохонький – да свой» – смеется мама. «Почему же плохонький?!» – оскорбляюсь я.