Подумай, если ты сейчас уйдешь, то будешь жалеть об этом всю оставшуюся жизнь. В конце концов, если в тебе так уж бушует твой религиозный фанатизм, есть же исповедь. Человек грешен, что с этим поделаешь. Никогда не поздно покаяться.
Я мысленно махнула рукой и... сдалась.
Будь что будет.
Женя гладил мои волосы, лицо, целовал – то легко, едва касаясь губами моих губ, то долго и властно. Он был намного выше, и ему приходилось наклоняться ко мне. Медленно, словно через силу, я привстала на цыпочки, подняла руки и обняла его за шею. Я дышала часто и судорожно – воздуха не хватало, он обжигал легкие. Если уж все получилось так – тогда скорее.
Его руки и губы становились все настойчивее – да я и не сопротивлялась, наоборот – отвечала ему, стараясь не думать ни о чем. Я чувствовала все его тело – так близко – и понимала, что теперь повернуть назад уже невозможно. Вот, сейчас...
То ли ветер подул резко, то ли птица крикнула, пролетая, то ли иголка сосновая упала мне на руку. Я словно вынырнула на мгновение с глубины, перехватила воздуха, и вдруг что-то такое яркое вспыхнуло, и так больно сжало грудь.
Голос Лешки в телефонной трубке, от волнения совсем чужой, незнакомый: «Оля, подумай. Или мы будем вместе... или расстанемся».
Красная сморщенная мордочка Борьки в голубом конверте – Лешка держит его на руках, стоя на ступеньках роддома, - гордый и счастливый.
Горячий воск, капнувший на руку с венчальной свечи, солнечный луч, заигравший на венцах. «Живота просиша у Тебе, и дал еси им»...
Из последних сил я отстранилась и, казалось, крикнула, а на самом деле едва слышно прошептала: «Нет».
- Что? – открыл глаза Женя. – Ты что-то сказала?
- Женя, я не могу. Прости.
Если бы он обиделся, разозлился, мне было бы легче. Но он только спросил дрогнувшим голосом:
- Почему?
Я только головой замотала в ответ, пытаясь скрыть брызнувшие вновь слезы. Повернулась и побежала, скользя и падая, по склону вниз – к дороге и мосту.
Женя догнал меня, схватил, прижал к себе.
- Скажи, почему? Ведь ты же хочешь этого! Скажи! Оля!
Он повторил слова, которые нашептывал мне тоненький голосок-искуситель. И я испугалась, что снова не устою, поддамся на уговоры.
- Скажи! – настаивал он.
- Да! – закричала я, вырываясь. – Да, хочу! Но... не хочу. Не могу.
- Хорошо, - он отпустил меня. – Только... Только не уезжай, пожалуйста, завтра. Ленка расстроится.
Я молча кивнула и пошла к мосту.
- Пожалуйста, не ходи сейчас за мной, - было единственным, что мне удалось из себя выдавить.
Спустившись у моста к реке, я вымыла лицо, стараясь не смотреть в ту сторону, где сегодня днем купалась, а Женя сидел на берегу. Впрочем, могла и не мыть. Потому что всю дорогу проплакала. Не рассуждая и не анализируя – это потом. Просто мне было очень больно. Не все ли равно, отчего.
- Ну, и где ты шлялась? – поприветствовала меня Светка, когда я вошла в дом.
Из кухни мне было видно, что она возлежит на моей кровати и с завидным аппетитом наворачивает картофельное пюре с жареной колбасой. Таисия сидела у печки и штопала носок. Кот у ее ног осторожно трогал лапкой клубочек штопки.
- Гуляла, - коротко ответила я, прилегла на Светкину лежанку и закрыла глаза. Скорей бы уснуть.
Что-то прошуршало рядом со мной.
- Света! – голос Таисии звучал с укоризной.
Светка стояла передо мной – босиком, в ночной рубашке, уперев здоровую руку в бок. Разве что ни оскалившись.
- Это ты с ним гуляла! – прошипела она.
- А твое-то какое дело? – я снова закрыла глаза.
- Такое! – завопила она. – Трахались небось под кустом, да?
И хотелось бы засмеяться, да сил не было. |