Щеки горели, и Алена наклонялась все ниже и ниже, чтобы скрыть нелепое, девичье смущение. Ольга у нее за спиной лукаво хихикнула.

— Значит, представительный? А больше ты ничего не заметила?

— В каком смысле?

— Ну, вообще-то женщины от него обычно в полном восторге! Фигура внушительная, с лица симпатичный, да и богат опять же. Полный набор. Так что?

— Ты о чем?

— Да так, — смилостивилась Ольга, — давай шарфики посмотрим. Ого! Какая красота! А этот вообще блеск! Узоры сама придумываешь?

Алена тоном отличницы отрапортовала, что сама. А в голове билось неумолимое: «женщины от него в восторге!» Ну да, это же очевидно. Наверное, он тоже в восторге от женщин. Но что это значит? Неужели его до сих пор никто не захомутал окончательно и бесповоротно?

— Оль, а ты замужем? — будто мимоходом осведомилась Алена, подбираясь издалека к главному вопросу.

Ольга крутилась перед зеркалом, замотавшись в тонкую бледно-голубую шаль с помпонами вместо кистей. Судя по всему, была очень занята.

Но, перехватив в зеркале напряженный взгляд Алены, помотала головой:

— Никогда не была. У меня, знаешь, характер очень противный. Я от самой себя иногда волком вою, куда уж мужику справиться.

— А причем тут характер? — тихо удивилась Алена.

— Как это? Что ж, по-твоему, можно жить с грымзой?

— Легко. И с грымзой, и с грымзом. Если любовь. У меня родители такие. Если бы ты мою маму знала, сразу бы выкинула из головы эту дурь про характеры. Я всю жизнь удивлялась, как папа маму терпит. А потом поняла. Если любишь, плевать!

Что это она тут про любовь разговорилась? Откуда ей про нее знать? Из семейной жизни? Романов у нее никогда не случалось, даже мимолетных, даже платонических. Таких, чтобы поджилки тряслись только от звука его голоса, и дрожь по телу от одного лишь касания пальцев, и нетерпение, и ожидание, и неуемный восторг. Не было этого. А впрочем, это и не любовь, наверное.

А что тогда любовь?

Самое время об этом думать, в двадцать девять-то лет! «Кака любовь?!» — вспомнилось простодушное изумление Надежды Кузякиной из старой комедии.

Вот-вот. Никакой.

Во всяком случае, Алене про нее не известно. Каждый раз, когда казалось, что вот-вот раскроется эта волшебная шкатулка с секретом, то замок ломался, то ключ не подходил, то руки повисали непослушными плетьми. И дальше — ничего.

Ничего, кроме осени в чужом, любимом городе, осени, в которую она никогда не войдет.

— Слушай, давай еще чайку попьем, а?

Ольга встревоженно глядела на нее, забыв про шарфы.

— Пойдем, — равнодушно пожала плечами Алена. Напрасно она думала, что с Ольгой проще. Остаться бы одной, нареветься вдоволь, придумать, как вкусно пахнет жареными каштанами, и ветер приносит с Сены прохладу и свежесть, и в узком проулке к маленькому кафе подъезжает мотоцикл. Придумать в подробностях, ярко, сочно. И заснуть, устав от слез и фантазий. Одной.

— Ты из-за мужа переживаешь, да? — решилась спросить Ольга. — Я слышала, он что-то с Кириллом не поделил. А где он сейчас?

Алена пожала плечами.

— Извини. Это, конечно, не мое дело. Просто, может, помочь надо, я могу с Киром поговорить.

— Я с ним уже сама поговорила, — призналась, наконец, Алена, — он был здесь, до тебя.

Ольга удивилась несказанно, забросала вопросами, причитала, словно старушка, обнаружившая, что внук-шалопай умеет нормально себя вести, не сморкаться в пальцы, например, и даже говорить «добрый вечер» вместо пренебрежительного «здрсти».

— Вообще-то, Кирилл умеет ошибки признавать, — задумчиво пробормотала она, слегка утомившись, — но чтобы вот так прийти, извиняться, это на него не похоже.