В общем, обо всем и сразу должна думать только она одна! И крутиться, как белка в колесе. В итоге она проторчала в Москве еще две недели. Митька радовался поначалу, что отъезд откладывается, но постепенно улыбка с его хорошенькой мордашки исчезала. Ольге было абсолютно некогда шататься по клубам или играть в теннис, чем Митя только и занимался. Едва доползая до постели, она встречала его обиженно надутые губы, что-то бормотала в свое оправдание и в который раз зарекалась связываться с ровесниками.

Найти бы дядьку солидного, с умными глазами, и чтобы ласковый был, тетешкался чтобы с ней, до студии подвозил и наказывал нарочито строго: «Ты там поешь обязательно!», чтобы дарил к Рождеству не брюлики поддельные или диск «Зверей», а, например, уютный халат с капюшоном, и обнимал крепко, и командовал уверенно, и смотрел заботливо. Вот как этот — напротив. Которому почему-то было дело до того, что на ее пиджак сыпется пепел.

Ольга вдруг поняла, что сама пялится на попутчика с любопытством.

У него был хищный, крупный нос, на котором очень забавно смотрелись маленькие стильные очочки. Тонкая линия рта. Породистые, не слишком аккуратно выбритые скулы, залысины, а волосы — богатые, похожие на лоснящуюся шкуру диковинного рыже-седого зверя.

— Вы до Пензы? — спросила Ольга, хотя вовсе не собиралась с ним разговаривать.

Он чуть заметно двинул губами, будто раздумывая, не улыбнуться ли.

Она подумала, что вопрос чрезвычайно глуп. Куда, кроме Пензы, мог ехать этот очкарик, коли фирменный поезд «Сура» уже в десяти минутах от конечной станции?

— Да, домой возвращаюсь, — наконец, соизволил ответить он и, пристально глядя ей в лицо, спросил: — А вы точно нормально себя чувствуете?

Господи, да что ж такое! На кого, спрашивается, она была похожа, ударившись в воспоминания?! Что он так перепугался-то, а?

— Вы, что, врач? — ехидно осведомилась Ольга. Он подался назад.

— Да. А как вы догадались?

Ничего она не догадалась. Просто так спросила, из вредности.

— Я подумал, у вас сердце больное. Вы то краснели, то бледнели, и руки у вас тряслись, пардон, как у бабки столетней.

— Вот спасибо! — не сдержалась она.

— Пардон, — повторил он, и Ольга вдруг расхохоталась.

— Вы какой врач?

— Хирург, — глядя на нее с беспокойством, доложил он.

Ну да, решил, что припадочная. То краснеет, то хохочет-заливается.

Всегда мужчины думали о ней что-то не то и не так. Одни были уверены, будто она — акула. Ими, бедолагами, закусывает. Не пожирает, нет, а так — попробует и выплюнет, словно побрезговав. Другие считали ее леди и обхаживали соответственно — долго расшаркиваясь и сморкаясь в кружевные батистовые платки, танцуя загадочные ритуальные танцы, соблюдая никому не нужные правила этикета, когда даме ни в коем случае нельзя входить в лифт первой или выходить из машины самостоятельно, не дождавшись мужской поддержки.

Умереть можно с тоски!

Еще попадались вроде Митьки — избалованные красавчики, требующие к своей персоне неугасаемого и постоянного внимания.

А бабушка, между прочим, всегда говорила, что Оля своего не упустит. Имелось в виду как раз-таки удачное замужество. Но никакой семейной жизни — удачной или хотя бы спокойной — попробовать не удалось.