— Неплохо бы шляхтичам языки развязать… Ну, иди.

После бани Паткуля проводили в маленькую чистую опочивальню. К нему внесли на широком блюде белые сухари и дымящуюся чашку, сказав, что скоро подадут обед.

Паткуль отхлебнул из чашки, и по его лицу расплылась улыбка удовольствия, смешанного с удивлением:

— Кофий! Вот тебе и хам!

Обедали в той же горнице, где вели беседу. Палий угостил дипломата тминной водкой, а сам выпил чистой пшеничной.

За обедом Паткуль снова осторожно начал разговор о событиях на Украине и в Польше и незаметно подошел к тому, о чем его просил Сенявский. Палий, видимо, не склонен был вести такую беседу, но прямо своего мнения не высказывал. Его можно было понять так, что лично он от замирения не отказывается, но ему надо непременно, мол, посоветоваться с Мазепой.

Паткуль настаивал, осыпал полковника и его войско льстивыми словами и в конце концов вручил Палию заранее заготовленные условия договора. Палий прочел и покачал головой.

— Оставим этот разговор, не будем ссориться. Такие кондиции нам не подходят, — он протянул обратно бумагу. — Лучше испробуйте, герр Паткуль, рейнского, у меня имеется бочонок про всякий случай.

Паткулю еще раз пришлось удивиться. После двух чарок золотого рейнского он раскраснелся и добрый час говорил один. Рассказывал о Европе, о дворе короля Августа, о своей семье.

— Вы успеваете еще и читать? — снова перейдя на «вы», кивнул Паткуль на резные полочки с книгами. Сказал «успеваете», хотя хотел сказать «умеете». Потом подошел и наугад взял с полки одну из книг.

— Случается. Это книги бывшего здешнего коменданта. Есть и у меня кое-что, но дома, в Фастове. Здесь больше богословские; впрочем, несколько латинских авторов тоже есть. Их и читаю…

Палий подошел к Паткулю и взглянул на книгу, которую тот держал.

— Ливии, — сказал он.

Паткуль поставил книгу на место.

— Я из римлян больше поэтов люблю: Горация, например.

— Не знаю, есть ли здесь Гораций, а Овидий есть. — Палий достал книгу и откинул крышку переплета. Это был не Овидий. Палий прочитал: «О причинах войны Швеции с московским царем». Оба улыбнулись.

Паткуль еще некоторое время осматривал библиотеку, Палий несколькими словами характеризовал каждую книгу. Наконец поставив последний фолиант на место, Паткуль заметил:

— Скажу откровенно, я столько о вас наслышался, что даже ехать побаивался. Не думал я встретить здесь такого… такого образованного человека.

Палий засмеялся:

— Это лестно, пан посол. Но у нас многие не хуже моего латынь знают. В коллегиуме меня вышколили. Правда, понемногу я и после почитывал.

Беседа тянулась долго. Под вечер Палий и Паткуль вышли из хаты на крыльцо.

Пахло вишневым цветом. Где-то защелкал соловей. Паткуль смотрел в прозрачное весеннее небо, усеянное мигающими звездами, которые, казалось, то приближались, то снова уходили в безграничный простор. По небу скользнула бело-огненная ленточка.

— Звезда покатилась, — промолвил Палий. — Люблю я смотреть, как они падают. Лежишь где-нибудь в густой траве или на свежем сене и смотришь. Сейчас их еще мало падает, а в августе бывает, что по две, по три сразу увидишь…

Паткуль не ответил. Он склонился на перила крыльца и вслушивался в ночь. Где-то далеко зазвучала песня.

Ее начали тонкие девичьи голоса, вели все выше и выше, и она трепетно дрожала, как далекие звезды.

Потом ее подхватывали сильные голоса казаков:

— Красиво здесь у вас, — сказал Паткуль.

— Красиво, пан посол, очень красиво. На такой земле только бы жить в счастье да слушать, как по вечерам соловьи поют, девчата песню выводят… Но девчата наши больше плакали, чем пели.