— Со Скоропадским они нам в нужное время много помогут.

Петр не возразил главнокомандующему. Он стал что-то отмечать на карте. Сзади кто-то тихонько вздохнул и зевнул в кулак. Царь свернул карту, обернулся:

— Кто там в обоз просится? Подайте коней, объедем полки. Дух воина перед боем крепок быть должен.

Он взял Шереметева под руку и стал спускаться с холма.

— Страшновато, Борис Петрович. Не за себя опасаюсь. Ведь если баталию сию проиграем — оторвет Станислав от нас Украину.

— Не бойся, все ладно будет. Побьем Карла, истинный бог, побьем!

Петр сел на тонконогого, огненной масти коня и поехал вдоль полков. Солдаты брали на караул, далеко по полю катились приветственные клики. Возле Семеновского полка царь осадил коня. За семеновцами были еще два казачьих полка, а дальше — артиллерия.

— Товарищество! Король польский и самозванец Лещинский привели к своей воле изменника Мазепу, — говорил царь нарочито громко, чтобы слышали казаки. — Уповал изменник собрать под свои знамена двадцать тысяч войска, подкупил Порту, орду. Но волею божьей казаки и малороссийский народ остались нам верны, шведские войска уже наполовину разбиты, султан с нами мирный трактат подписал, войска Лещинского разогнаны. Остается нам докончить викторию. Вера и отчизна к этому нас призывают!

Громким «ура» проводили Петра семеновцы и казаки. Издали царь еще раз взглянул на ровные четырехугольники, они вселяли в него веру.

На Диканьку опустилась ночь. Большие белые звезды, беспорядочно разбросанные по небу, заливали бледным светом спящее село. Широкой улицей, прячась в тени, крались три человека. Это были Максим, Дмитрий и Мазан. Не доходя до перекрестка, они остановились под яблоней, что склонилась над плетнем, и начали советоваться.

— Вон там повесим последний — и делу конец, — показал рукой на ворота Мазан. — Дидько его знает, что делать! Нужно бы хоть с кем-нибудь из казаков поговорить. Только как ты поговоришь? Зайдешь в хату, а там сердюки. Те сразу шум поднимут.

— Нет, лучше не на ворота, а прямо на двери повесим, — сказал Максим, вынимая из-за пазухи свернутую в трубку бумагу. Он перепрыгнул через плетень, перебежал двор и поднялся на крыльцо. Максим еще не успел как следует приклеить бумагу, как в хате послышалось покашливание, вслед за ним разговор, а еще через мгновение скрипнула дверь. Максим отскочил в сторону, за куст сирени. На крыльце показался в нижнем белье казак. Потягиваясь, он прошел к сараю, где стояли лошади. Потом вышел из сарая, зевнул, перекрестил рот и пошел в хату. Возле двери остановился. Только теперь он заметил на дверях что-то белое. Испуганно оглядываясь, казак сорвал бумагу и, не прикрыв дверь, скрылся в хате. Дмитрий и Мазан видели с улицы, как блеснул в избе огонек, как поднялся из-за куста Максим и прокрался в сени.

— Вот чорт, — прошептал Дмитрий, снимая с плеча ружье, — еще попадется.

А Максим, спрятавшись в углу, слушал, что делается в хате. Медленно, по складам, кто-то читал глухим басом:

— «…И мне, как царю и оборонцу малороссийского края, надлежит отцовскую заботу иметь о вас, чтоб в рабство и разорение Малую Россию не отдать. Мазепа хочет народ продать шведу, церкви православные отдать в унию…»

— И то правда, ей-богу, — прервал кто-то, — разве не ставят шведы в церквах лошадей?

— Ш-шш, читай, Микола, дальше, — послышалось со всех сторон.

— «При этом объявляю, что нам стало известно, что бывший гетман хитростью, без нашего на то разрешения, аренды и прочие всякие великие поборы положил на малорусский народ, будто бы для платы войску, а на самом деле для своего обогащения.