— Если я еще когда-нибудь надумаю рожать, буду брать входную плату! — сказала Дезире. — Правда, сейчас эта перспектива меня не особенно радует — я имею в виду, снова рожать.

— Но нужно же как-то поднимать отечественное сельское хозяйство! — ответил я. — Средний возраст шведских фермеров неуклонно растет!

— И что, ты решил в одиночку изменить эту пагубную тенденцию? — пробурчала она. — Видишь? У него две макушки, прямо как у тебя!

29. Дезире

Эта осень была ужасно тяжелой — работа в городе, годовалый младенец на руках, сама на сносях, а по выходным — коровник. Я знала, что Бенни нуждался в помощи, — да он особо и не скрывал, сколько у Него дел по хозяйству… Проблема заключалась лишь в том, что он в упор не видел, сколько дел у меня по дому, это у него за работу не считалось. Он придерживался убеждений вроде «где хозяйка, там и порядок!», а то, что чистоту и порядок надо поддерживать, ему и в голову не приходило. Я сразу об этом подумала, когда он как-то раз самоотверженно предложил устроить нам пятничный ужин, поскольку я в тот день задерживалась на работе. Он должен был забрать Арвида из садика, купить еду и приготовить что-нибудь вкусненькое. Я просто дыхание затаила — раньше такого никогда не случалось!

Я приехала домой, преисполненная ожиданий, и с любопытством потянула носом в коридоре. Дверь в кухню была закрыта, и я вообразила, что он украсил стол скатертью, разложил салфетки и зажег свечи, как это обычно делаю я. Я осторожно приоткрыла дверь.

— Здорово! — поприветствовал меня Бенни. Он сидел на диване, потягивая пивко и листая вторую часть «Сельской жизни». На столе, застеленном клеенкой, стояли две тарелки и два стакана молока. На подносе лежал полиэтиленовый пакет с размороженными водянистыми очищенными креветками. И все. Лампа бросала голубоватый свет на этот торжественный ужин.

— Смотри-ка, креветки для Креветки! — гордо произнес он.

Я смолчала, но чего мне это стоило!

Кроме того, я вечно не высыпалась. Живот у меня раздулся, как здоровенный баул, который каждый раз приходилось приподнимать, чтобы перевернуться с боку на бок, — раз-два, взяли! К тому же ребенок отчаянно пинал мочевой пузырь, и я все время бегала в туалет. А иногда у меня так сводило ногу посреди ночи, будто какой-то великан сидел на краю кровати и скручивал ее жгутом. Боль дикая. Единственное, что помогало, — это вылезти из кровати и попрыгать на одной ноге, тихонечко чертыхаясь, пока кровообращение не придет в норму, в то время как Бенни раздраженно отворачивался к стене, бормоча, что, мол, опять человеку не дают поспать. Видно, боялся, что я попрошу его помассировать мне ногу, как в первый раз. Впрочем, я бы и не стала его больше просить — он тогда весь следующий день зевал и смотрел на меня с укором. И вообще, прыжки помогали куда лучше. Особенно если учесть, что, стряхнув с себя сон, Бенни больше всего упирал на ляжки.

Иногда я ныла, напрашиваясь на жалость, в основном по выходным, чтобы увильнуть от работы в коровнике. Но Бенни лишь сухо отвечал, что его мама — а также тетка и бабушка — всегда говорила, что беременность — не болезнь. И тут же заводил какую-нибудь историю про то, как его дальняя родственница, городская штучка, лежала целыми днями в кровати, откинувшись на подушки в своем кружевном пеньюаре, пока ее муж-подкаблучник подавал ей кофе в постель… И как вся их родня над ними потешалась. Это у них вроде семейной шутки было. Со временем я начинаю замечать некоторую закономерность во всех этих шуточках про мужей-подкаблучников: они учат женщин ничего не требовать от мужчин и служат прекрасным оправданием сильному полу.