Изменить размер шрифта - +
В итоге он остался без коров, без каких-либо средств к пропитанию, с огромными долгами и вдобавок рискует потерять усадьбу. Причем хлева он уже лишился — его подожгли активисты движения по защите прав животных, когда история дошла до газет!

С тех пор вот уже несколько месяцев у меня внутри так все и переворачивается, стоит кому-нибудь завести разговор про здоровье животных. То есть, конечно, это было не новостью — вон, Бенгту-Йорану пришлось продать своих коров, когда пару лет назад вышло новое постановление об увеличении размера стойла, — ну не было у него возможности брать миллионный кредит, чтобы перестраивать весь коровник в соответствии с новыми нормами. Тогда многие частные фермеры попали под раздачу, из тех, кто, так сказать, знал своих коров в лицо. Остались только крупные молочные фермы и молокозаводы, промышленники, для которых животные — не более чем машины.

А после того несчастного случая со снегокатом дела и вовсе пошли наперекосяк. Какое-то время я был не в состоянии содержать моих коров в чистоте, как раньше. Просто физически не успевал, хотя дураку ясно, что я из тех, кто привык заботиться о своей скотине: дохода с больных коров — ноль, да и на ветеринара денег не напасешься. Но поволноваться мне пришлось, особенно когда вблизи усадьбы рыскал кто-то чужой — мне все мерещилось, что это какой-нибудь дотошный журналист со скрытой камерой либо чокнутый вегетарианец — и прощай, Рябиновая усадьба! Такие дела делаются быстро.

Но последней каплей стал поход в «Систембулагет» — тут-то меня кирпичом по голове и шарахнуло. Новая забота. Короче, стою я в магазине с Арвидом в коляске — зашел купить шампанского к Новому году. Дезире уперлась: подавай ей гостей и все тут, она, видите ли, людей не видела с того самого общего собрания в родильной. Даже Арвида с собой взял, чтобы дать ей чуток передохнуть, если Нильс позволит. А то я уже беспокоиться начал — так она похудела, и круги под глазами, как у панды, от всех этих бессонных ночей.

 

Надо сказать, мороки с Арвидом было немало — то он хочет писать, то ему непременно нужно погладить всех встречных собак, и всю дорогу рта не закрывает, щебечет, как зяблик. Обрадовался, наверное, что в кои-то веки заполучил отца в собственное распоряжение.

И вот стою я и пытаюсь выговорить все эти названия в каталоге («Вовв клико»?). Вдруг вижу — передо мной в очереди женщина, и тоже с дитем в коляске.

Но что это была за коляска! Чисто «порше» последней спортивной модели! С серебряным отливом, вся из себя дизайнерская, небось и дорогу держит отлично, и повороты берет… А потом я глянул на убогую коляску Арвида, купленную за двадцать крон на школьной рождественской распродаже. Я, конечно, ее перелатал, как мог, подкрасил там, подпаял, где надо, но все равно: колеса кривые, сама серенькая, невзрачная — красил дверцу подвала, а краска осталась.

Господи, у меня их к тому же теперь двое! А ну как заявится какой-нибудь придирчивый инспектор… или коровы подхватят заразу, и молоко забракуют… или цены на молочные продукты опять упадут… или ЕС опять введет какие-нибудь новые правила… или со мной что случится… или…

Я же не смогу их прокормить! И Дезире одной не справиться! Ее зарплаты не хватало даже на ежемесячные выплаты кредита, который я взял, чтобы расширить хлев для телят! Да какое я имел право заводить детей, если даже на пропитание заработать не могу? На пособия ведь рассчитывать не приходится, когда у тебя усадьба с миллионным оборотом!

Я так разволновался, аж всего затрясло. И тут я бросил взгляд на каталог и увидел, сколько стоит бутылка шампанского.

Я схватил коляску Арвида, выскочил за дверь, зарулил в соседний «Севен-Элевен» и схватил с полки большую бутылку сидра. У меня появился план.

На Новый год мы пригласили три пары из нашей деревни.

Быстрый переход