Хор комментариев продолжался.

— В конце концов, это соответствовало бы всему, что мы сегодня делали.

— И мы могли бы вновь поиграть в снежки на обратном пути домой.

— Все-таки служба не сравнится с тем, что было сегодня вечером. Не правда ли?

— Сможем нагулять аппетит для гуся и сливового пудинга.

— Лиззи, у здешнего священника длинные проповеди?

— У тебя всегда отличный аппетит вне зависимости от того, пойдешь ты или нет.

— О да, пойдемте в церковь, — сказала Аннабель. — Пойдем туда через снег. Вместе, как семья. Какое это восхитительное Рождество. Самое лучшее. И все благодаря Лиззи и Эдвину. Вы должны приглашать нас каждый год.

Раздался взрыв сердечного смеха, и даже небольшие аплодисменты.

— Считайте, что вы получили наше приглашение, — сказал мистер Чэмберс, озорно блеснув глазами. — А после того как мы завтра отпразднуем и поедим, спустимся к озеру и покатаемся. К сожалению, у нас нет коньков, но к следующему году, обещаю, они будут. А пока устроим соревнование: кто сможет дальше проехать и не упасть.

Они выпили чай и наконец разошлись по комнатам, тепло и радостно желая друг другу доброй ночи. Мистер Чэмберс беседовал с родственниками, когда Элизабет поднялась в детскую, чтобы покормить Джереми. Ее мать нагнала ее на лестнице.

— Надеюсь, Лиззи, — сказала она, — что завтра ты приложишь больше усилий, чтобы взять под контроль свой собственный дом. Я не могу сказать, насколько я была потрясена — да и вся семья тоже, — когда детям так опрометчиво позволили находиться вместе со взрослыми, когда их няням платят как раз за то, чтобы они следили за ними в детской. И вульгарностью всех этих художественных украшений, включая позорные дилетантские попытки Освальда вырезать рождественскую сцену. И омелой. Никогда не думала, что доживу до того дня, когда увижу такое в доме, в котором находятся члены моей семьи. Конечно, это последствия того, что ты так неудачно была вынуждена выйти замуж за торговца. Завтра ты должна обратиться ко мне за помощью. Я не позволю этому деспоту взять надо мной верх.

Элизабет остановилась около дверей в детскую. Она надеялась избежать сегодня встречи с матерью. Мама весь день выглядела угрюмой и оскорбленной. Элизабет еще не знала, когда набрала в грудь воздуха, чтобы ответить, хватит ли у нее смелости сказать матери то, что она в действительность жаждала ей сказать уже месяц, а то и два.

Она никогда не была в состоянии противостоять матери.

— Мама, — сказала она. — Не собираетесь ли вы с папой вернуться домой после Рождества? Вы были настолько любезны, что остались со мной здесь намного дольше, чем первоначально планировали, но вы, должно быть, соскучились по дому?

— Оставить тебя? — переспросила леди Тэмплер. — Когда ты понятия не имеешь, как быть хозяйкой собственного дома или как быть хорошей матерью своему сыну? Я даже не думаю о том, чтобы поступить так эгоистично. Ты не должна бояться, что я покину тебя, когда ты так во мне нуждаешься.

— Но, мама, — возразила Элизабет, ее сердце громко билось в груди, горле, ушах. — Я в тебе не нуждаюсь. Я многому должна научится, прежде чем смогу управлять хозяйством так же хорошо, как ты, но дела в Уайлдвуд-холле шли прекрасно до того, как вы приехали сюда, и будут идти прекрасно, после того как вы уедете. Вы очень хорошо обучили меня, когда я была девочкой. По правде сказать, я с нетерпением жду возможности самостоятельно управлять поместьем. Я очень благодарна вам за вашу помощь, оказанную тогда, когда я нуждалась в ней, но она мне больше не требуется. И я считаю, что я хорошая мать.

— Лиззи! — Грудь леди Тэмплер тяжело вздымалась, а лицо покрылось красными пятнами.