Он никогда не был особенно застенчив с женщинами. У него было не так много партнерш в постели, но было много друзей среди особ противоположного пола, и он с нетерпением ждал, что в его браке будут как дружеское общение и привязанность, так и физическое влечение. У него все еще были друзья женщины. Но Элизабет была другой. Нельзя было сказать, что он был робок с ней, но он определенно испытывал перед ней своего рода благоговение, хотя на ее мать это не распространялось.

Элизабет казалось ему безупречной леди, кем-то, кто необъяснимо был выше него. Это чувство раздражало его. Он никогда не испытывал благоговейного страха перед социальным положением.

Чмокающие звуки постепенно утихали и наконец пропали совсем. Эдвин подошел и забрал у жены ребенка, пока она поправляла лиф платья. Он повернулся и осторожно уложил сына в кроватку, после чего поцеловал в мягкую, теплую щечку, вдыхая неповторимый детский запах.

Он подумал, что сейчас сочельник. И он не хотел, чтобы этот день заканчивался.

Эдвин придержал для Элизабет сначала дверь из комнаты Джереми в детскую, затем — из детской в коридор и, пропуская жену вперед, закрывал их, едва они выходили.

Она повернулась, чтобы пожелать ему доброй ночи. Он прочитал ее намерение по тому, как она набирала воздух.

— Элизабет, — сказал он быстро, прежде чем вновь почувствует себя слишком неловким, — я могу прийти к вам сегодня вечером?

Едва он спросил, он знал, что она не откажет. Она всегда была послушной женой — этого у нее было не отнять. Но он отчаянно хотел видеть в ее глазах отражение чего-то большего, чем просто обязанность.

— Да, конечно, — сказала она с привычным тихим достоинством.

Он предложил ей руку, и она взяла его под локоть, едва касаясь ладонью рукава. Они не произнесли ни слова, пока он вел ее к комнате, открыл дверь и поклонился. Она ступила в комнату, и он закрыл дверь с внешней стороны.

Что случилось с теплой счастливой женщиной, которую он видел несколько раз в ходе этого дня, задавался он вопросом. Казалось, она исчезла. Будет ли это для нее суровым испытанием? И почему он хотел прийти к ней сегодня, если те две недели после свадьбы вообще не принесли ему никакого удовольствия?

Но он смертельно устал от вопросов и догадок. Он хотел ее. В его силах, думал он, было сделать так, чтобы опыт в постели, по крайней мере, не был для нее отталкивающим. Но, черт побери, именно с таким отношением он приходил к ней в течение тех двух ужасных недель. Значит, он должен был проследить, чтобы их соединение стало для нее приятным опытом.

Он повернулся в направлении своей комнаты, которая находилась рядом с комнатой жены.

Элизабет стояла у окна. Снег идти перестал, но небо, должно быть, все еще было облачным, поскольку не было видно звезд. Однако снег сделал пейзаж неестественно ярким. Наступил сочельник, приближалось Рождество.

Она поежилась, хотя совершенно не замерзла. В камине горел огонь, и на ней была закрытая ночная рубашка с длинными рукавами и кружевной отделкой, которую она одевала в брачную ночь в прошлом году. На самом деле ей было чересчур жарко.

С каким предвкушением она ждала его той ночью чуть больше года назад. Она искренне верила, что дальше они будут жить «долго и счастливо». И какое ее постигло разочарование!

А в этом году? Неужели она чего-то ждала? Она знала, что происходящее будет не то чтобы неприятным, скорее… неудовлетворительным. Но так или иначе она жаждала этой интимности, этой иллюзии близости.

Чего она ожидала от будущего? И было ли у них будущее? Лучше не думать об этом. В конце концов, есть только вечный момент настоящего, так часто бессмысленно растрачиваемый, поскольку человеческая природа склонна тосковать о несуществующем будущем.