Впервые за прошедшие месяцы Фэй охватил гнев, и она закричала:

– Вард Тэйер, даже дети стараются что‑то делать! И тебе не мешало бы. Я не могу повернуть для тебя время вспять. И не хочу притворяться, будто мне все это нравится. Но это наш дом. Мой, твой и наших детей.

Ее трясло. Вард не сводил с жены глаз. Фэй сделала все от нее зависящее, он уважал ее, но не был уверен, что сможет вести себя так же. Он без сил поплелся в спальню. Комната пахла затхлостью и гнилью, будто балки сырели годами, запах плесени стоял во всем доме. Занавески, повешенные Фэй, раньше висели в старой комнате для слуг и сюда не годились. Тэйеры словно сами стали слугами в собственном доме. Немыслимо. Сюрреализм, жуткий сон. Но такова теперь их жизнь. Это их общее испытание, это реальность.

Вард хотел что‑то сказать Фэй, извиниться за свою слабость, но она быстро заснула, свернувшись клубочком, как ребенок, на своей половине кровати, и он подумал – неужели ей не страшно? Сам Вард все эти дни был в ужасе, и даже выпивка не помогала. Он беспрестанно думал: что дальше? Как они станут жить? Неужели так будет всегда? Сейчас они не могут себе позволить лучшее жилье, это ясно, но смогут ли они вообще что‑либо себе позволить в будущем? Фэй сказала, что это их временное пристанище и они обязательно переедут отсюда. Но куда, когда, как? Такую мрачную, заплесневелую спальню с зелеными крашеными стенами он не мог себе представить даже в диких кошмарах.

Голливуд

1952–1957

8

С тех пор как Эйб был ее агентом, прошло шесть лет. Фэй набирала номер его телефона, и ее рука дрожала. Вполне возможно, он уже на пенсии или просто не захочет говорить с ней. После рождения Лайонела Эйб приглашал ее вернуться в кино, но сейчас, через шесть лет после того, как она все бросила, уже слишком поздно. Ей не надо этого объяснять, но она нуждается в его совете. Фэй дождалась сентября. Дети пошли в школу, ясли, Вард начал встречаться со старыми друзьями, пытаясь найти работу, но большую часть времени, похоже, тратил на ланчи и любимые рестораны и клубы – налаживал контакты, как объяснял, являясь домой. Возможно, он не лгал, но время шло, и ничего не менялось… Что ж, может, агент и вспомнит ее. Фэй назвала секретарше свое имя. Ее попросили не класть трубку. Пауза казалась невыносимо долгой. И вдруг – голос Эйба… Совсем как в старые дни, давным‑давно…

– Господи… – Голос из далекого прошлого… – Ты еще жива? – Голос гудел у нее в ухе, как и много лет назад, и Фэй нервно засмеялась. – Это правда ты, Фэй Прайс?

Она вдруг пожалела, что не встречалась с ним чаще, но все время было занято Бардом и детьми. Голливуд остался в прежней, давней жизни.

– Да, это я, Фэй Прайс Тэйер, та же самая, но уже с несколькими седыми волосками.

– Ну, это поправимо, хотя не думаю, что ты звонишь мне по столь несерьезному поводу. Чем я обязан такой чести? Ты уже родила десятерых детей?

Эйб говорил так же доброжелательно, как и раньше, и Фэй была тронута, что он нашел для нее время. Когда‑то они были хорошими друзьями. Агент, бывший все годы ее звездной карьеры рядом с ней, исчез из ее жизни. А теперь она снова стучалась в его дверь. Фэй рассмеялась.

– Нет, Эйб, у меня всего пятеро. Так что я на полпути к цели.

– Боже мой! Вы с мужем сошли с ума. Но по тому, как в церкви светились твои глаза, я все понял и поставил на тебе крест. Но ты лучше всех работала, Фэй. И могла еще долго такой оставаться.

Она не была уверена в правоте Эйба, но слушала с удовольствием. Возможно, со временем и у нее случились бы проколы, но Вард избавил ее от этого. А теперь надо набраться мужества и выложить свою просьбу – Эйб наверняка сразу все понял, едва услышав ее имя. Он читал газеты, как и все остальные, знал об их проблемах.