|
Во всех своих странствиях он берег эту святыню, и в самых крутых переходах нужды никакой голод не имел силы заставят его расстаться с нею. Вдруг одним утром ленточка, на которой висел медалион, оборвалась, и когда глаза его упали на имена, вырезанные на золоте, он в своем неясном понятии о правом и неправом, как ни было оно несовершенно, рассудил, что по его договору с отцом он обязан вытерет эти имена; для этого он отправился в Поккедилли к одному ювелиру, которому объяснил свое желание, не заметив присутствия дамы в глубине магазина. Медалион по уходе Вивиена, остался на прилавке; дама, подошед, увидела его, и прочла вырезанные на нем имена. Она была поражена особенным звуком голоса, слышанного ею перед этим, и в тот же день м. Гауер получил записку от леди Эллинор Тривенион, в которой она просила его придти к ней. Крайне-удивленный, он пришол. Подавая ему медалион, она с улыбкой сказала:
– Только один человек на свете называется де-Какстон, или может носить это имя – его сын. А, я теперь понимаю, почему вы хотели закрыться от моего приятеля Пизистрата. Но что это значит? Неужели между вами и отцом какое-нибудь недоразумение? Признайтесь мне, или я почту себя обязанной написать к нему. Привычка к притворству вдруг изменила Вивиену, так неожиданно было все это. Он не нашол иного средства, как доверить свою тайну леди Эллинор, и умолял ее не выдать его. После этого он с горечью заговорил о чувствах к нему отца и его личном намерении доказать несправедливость отцовской ненависти положением, которое он сделает себе в свете. Покуда отец считает его умершим, и может-быть не к своему неудовольствию. Он не желает разрушать это убеждение до-тех-пор, пока не искупит детских проступков, и не заставит свою семью гордиться им. Хотя леди Эллинор с трудом могла поверить, чтобы Роланд ненавидел своего сына, она готова была согласиться, что капитан строг и вспыльчив, по привычке к военной дисциплине; история молодого человека тронула ее, его намерение понравилось её мечтательному уму; всегда романическая и готовая сочувствовать всякому честолюбивому желанию, она вступилась в планы Вивиена с усердием, которое поразило самого его. Она восхищалась мыслию устроить судьбу сына и окончательно помирить его с отцом: её содействие в этом деле загладило-бы невольные ошибки, в которых в прошедшем мог обвинять ее Роланд. Она решилась поделиться этой тайной с Тривенионом, потому-что у ней не было тайн от него, и увериться в его помощи. Здесь я вынужден несколько отступить от хронологического порядка моего объяснительного рассказа, чтобы сообщить читателю, что при первом за тем свидании леди Эллинор с Роландом, холодность обращения капитана отняла у ней всякую охоту открыть ему тайну Вивиена. Когда же она, все-таки дав себе слово помирить их, начала издалека выхвалять нового приятеля Тривениона, м. Гауер, в капитане родились подозрения о том, что м. Гауер должен быть его сыном: это-то и заставило его принять такое участие в спасении мисс Тривенион. Но до того героически бедный солдат старался противостоять своему собственному страху, что в дороге он даже избегал делать мне те вопросы, ответы на которые могли-бы парализировать его энергию, столько ему нужную. Он говорил моему отцу: – Я чувствовал как кровь приливала у меня в висках, и если б я сказал Пизистрату: опишите мне этого человека, – и в его описании узнал-бы моего сына и подумал-бы, что будет уже поздно, чтобы удержать его от этого страшного преступления, я-бы сошел с ума; так я и не посмел! Возвращаюсь к нити моего рассказа. |
