|
Господин д'Афри заерзал в своем кресле. Напомнил о дружбе, связующей его с нынешним военным министром, маршалом Бель-Илем, и о его поддержке. Даже показал, чтобы подтвердить свои слова, два письма, которые получил от маршала со времени своего прибытия в Гаагу, от 4 и 26 февраля; к одному Бель-Иль приложил чистый паспорт, а во втором выражал нетерпение по поводу новостей от де Сен-Жермена и надежду на успех миссии, которой он облечен. Ознакомившись с ними, господин д'Афри, казалось, стал жертвой желудочной колики. Себастьян все-таки удержался и не раскрыл все свои карты, в частности не показал предписание короля — из опасения, как бы этот документ не поверг посла в судороги. Но зато уверил его, что Франция вполне может рассчитывать на помощь графа Бентинка ван Рооне в осуществлении сближения с посланником Англии в Гааге, генерал-майором Джозефом Йорком, поскольку дело мира не терпит отлагательства. При упоминании такого высокопоставленного лица, как Бентинк, цвет лица у господина д'Афри из мертвенно-бледного сделался пунцовым. Наконец Себастьян объявил о своем ближайшем намерении воспользоваться скорой свадьбой принцессы Каролины, дочери Георга V Английского, с принцем Нассау-Дилленбургом, чтобы похлопотать среди банкиров Объединенных провинций о большом займе для пополнения французской казны. Тут он прервался: господин д'Афри, у которого лицо вытянулось на целый аршин, объявил своему визитеру, что не понимает, куда тот клонит. Себастьян, вконец выведенный из себя, поблагодарил за аудиенцию и откланялся, недовольный результатом. Только две недели спустя он узнал от Бель-Иля о катастрофических последствиях своего визита: д'Афри впал в сильнейший гнев и горько упрекал герцога де Шуазеля за то, что тот «пожертвовал старым другом своего отца и его достоинством посла ради сомнительного мирного договора, который собираются заключить у него под носом, но о котором он сам узнает лишь от какого-то подозрительного иностранца».[74] Барбере, ожидавший его в передней, показал себя более прозорливым. Он заявил Себастьяну в карете: — Сударь, я не знаю, что там было на этой встрече, которой вы, похоже, придаете большое значение. Но, судя по вашему лицу и лицу этого посла, я осмеливаюсь думать, что она прошла плохо. Этот человек испуган и раздосадован. Вы ведь и сами недовольны, верно? — Вы правы, — ответил Себастьян. — Д'Афри ничего не понял, и к тому же я его наверняка унизил. Но в итоге его решение успешно довести до конца свою миссию окрепло еще больше. Вернувшись к себе, он отправил графу Бентинку послание с просьбой устроить ему встречу с графом Каудербахом, послом Саксонии в Гааге. Следующим вечером он отужинал с ним у Бентинка. Поведение саксонца было совершенно противоположно поведению д'Афри. Посол внимательно выслушал высказывания Себастьяна о причинах бурь, беспрестанно свирепствующих во французской политике, — нерешительности короля Людовика XV и интригах его министров, которые почти все находятся на содержании у Дювернье. — Я слышал, — заметил Каудербах, — что госпожа де Помпадур располагает определенной властью. Почему же она ею не воспользуется? — Власть финансистов пересиливает власть трона. Каким бы реалистичным ни было это суждение, оно от этого не становилось менее скандальным. Гаага была небольшим городом, и эти слова быстро облетели ее. То на одном, то на другом ужине Себастьяна спрашивали об этих сказанных накануне словах. Он поздравил себя с этим. Уверившись в своей известности в этом городе, Себастьян решил распространить ее и на крупнейший коммерческий центр Соединенных провинций, Амстердам. |
