Изменить размер шрифта - +
Это было давнее наваждение генуэзцев и прочих европейцев — возможный захват турками Корсики, поскольку остров,

неспокойное владение Генуэзской республики, мог бы тогда послужить базой для завоевания Западной Европы. Почти каждое утро камергер

отправлял в Вену депеши.
    Путешествие в Тунис[45] вскоре укрепило подозрения Себастьяна: на следующий же день после их прибытия Ламберг проявил озабоченность,

что было ему несвойственно.
    — Десять дней назад в Бизерте стоял на якоре русский флот, — объявил он Себастьяну. — Под командой адмирала Алексея Орлова. Потом он

зашел в Рагузу и отправился дальше на восток.
    Похоже, новость, сообщенная Себастьяну Орловым, не была плодом его разгоряченного воображения. Алексей и впрямь стал адмиралом русского

флота.
    — Вас что-то тревожит? — спросил Себастьян.
    — Да. Русский флот сопровождают английские корабли.
    — И что с того?
    — А то, что партия для турок окажется труднее.
    Сделав вид, будто интересуется местными промыслами, что оправдывало его разговоры с жителями, Себастьян узнал из уст армянских купцов,

что тунисский бей начал проявлять нетерпение в отношении турок и уже тяготится их более чем двухвековым игом. Впрочем, он был не

единственным строптивым вассалом: Египет тоже хотел освободиться от ярма, которое считал несправедливым.
    Отсюда и озабоченность Ламберга: тунисцы наверняка не окажут поддержки туркам в случае испытания. Эта озабоченность достигла высшей

точки по их возвращении в Венецию. Едва они сошли на берег на Дзаттере, собираясь пересесть в гондолы, чтобы вернуться в палаццо Лецце, как

один из гондольеров объявил им, восторженно размахивая руками:
    — Е Turchi son ammazzat!
    Что на местном диалекте означало: «Турок разбили!»
    Ламберг оцепенел.
    — Che dice?[46] — воскликнул он.
    Но ответ не убедил его. Тем не менее по прибытии в город ему пришлось-таки смириться с очевидным: венецианцы, в восторге от унижения

своего давнего врага, только и говорили, что о полном разгроме турецкого флота, потопленного 26 июня на своем собственном Чесменском рейде

после предварительной взбучки у Хиоса. Русские пушки адмирала Орлова отправили на дно все турецкие корабли. Народ ликовал на улицах, а

Себастьян впервые увидел Ламберга не в духе: когда хозяин таверны предложил им выпить за победу, австриец, явно считая ее неуместной,

отказался от стакана с подчеркнутым раздражением.
    Однако, если подумать, это было тем пикантнее, что еще совсем недавно австрийцы сами яростно дрались с турками.
    На следующий день, поспешно распрощавшись со своим гостем, Ламберг сел в почтовую карету и незамедлительно отбыл в Вену.
    Себастьян не мог сдержать улыбку: собственная философия, столь изящно изложенная при их встрече, не уберегла имперского камергера от

постигшей его неудачи. Но философия поражения отличается от философии победы.
    
    Отдавшись на какое-то время досугу, Себастьян пошел прогуляться. Ноги привели его от Фондамента деи Римедии к Прокурациям, окаймлявшим

площадь Сан-Марко; оттуда он двинулся через Пьяццетту, пройдя меж двух колонн, увенчанных одна крылатым львом святого Марка, другая святым

Теодором, победителем крокодила. Себастьян попутно подумал об алхимических символах, которые воплощали в себе обе статуи, быть может, без

ведома скульпторов: лев олицетворял собой силы вселенной, а крокодил был видоизмененной формой саламандры, огнестойкой твари,

символизирующей свершенное алхимическое Деяние.
Быстрый переход