|
Ознакомившись с его содержанием, ошеломленный маркграф выпучил глаза. — Вы состоите на службе у российской императрицы? — Это лишь знак благорасположения, ваша светлость, а вовсе не признание воинских заслуг. Маркграфа, казалось, удивила столь выдающаяся почесть. — Я и сам должен наведаться в Нюрнберг через три дня, — сказал он. — Если угодно, можете поехать со мной. — Благодарю вас. Славный малый явно хотел самолично во всем удостовериться, так что, оставшись один, Себастьян немало над этим посмеялся. Можно не сомневаться, что об этом деле будет должным образом, если не с прикрасами, сообщено Фридриху II. Поэтому Себастьян не без некоторого лукавства взял с собой генеральский мундир, присланный ему адмиралом. — Друг мой! Дорогой дружище! — воскликнул Алексей Орлов, встречая Себастьяна, облаченного должным образом. Он распахнул объятия, и повторилась ливорнская сцена с русскими поцелуями в уста, до которых Себастьян был не слишком большой охотник. Кроме оторопелого маркграфа на встрече в парадном зале дома на Пегниц, в старом городе, где они все остановились, присутствовали и трое других морских офицеров, в том числе Федор Орлов. Маркграф Бранденбургский таращил глаза. Очевидно, он ничего не понимал, но, по правде сказать, несмотря на свой сияющий вид и напускную самоуверенность, Себастьян и сам понимал не больше; а потому желал поскорее остаться наедине с Алексеем, чтобы тот ему объяснил эту чудесную монаршью милость. Орлов обратился к маркграфу и горячо поблагодарил его за расположение и интерес, проявленные к его прекрасному другу графу Салтыкову. Опять это имя! Маркграф хлопал глазами, совершенно сбитый с толку. Но никаких вопросов задавать никто не осмелился, опасаясь обидеть адмирала. Маркграф объявил, что горд встречей со столь славным победителем битвы в Архипелаге — именно так теперь называли сражение у греческих островов, где русские отправили на дно турецкий флот. В середине дня Орлов велел подать обед, состоявший из птичьего рагу, паштетов и сосисок с капустой. Бокалы поднимали часто, но, благодарение Богу, Алексей проявил умеренность. Когда был выпит кофе, Себастьян уже не сдержался и попросил его о приватном разговоре. В три часа пополудни оба решили уединиться в соседней комнате. — Алексей, бога ради, объясните мне все это, — взмолился он, — и этот чин, и имя. Орлов сел и улыбнулся. — Мой дорогой друг, императрица не забыла, чем вам обязана. Если бы вы, устроив свое невероятное переодевание, не пробрались в Петергоф, чтобы убедить ее, а главное, если бы не провернули тот дьявольский трюк, оказавшись одновременно на ужине в Зимнем дворце и в Петергофе… в общем, если бы вы не предупредили, что немец уезжает в Ораниенбаум, быть может, наше дело никогда бы не выгорело. Императрица уверяет, что у вас дар вездесущности, и крепко убеждена вопреки всем разумным объяснениям, что вы чародей. Себастьян кивнул. — Но для нее вы еще и стратег, это и есть причина вашего возведения в генеральское звание. Что официально оправдывает назначенное вам армейское жалованье: десять тысяч флоринов. Сумма была внушительной даже для русского генерала. — Я напишу ее величеству, чтобы смиренно поблагодарить, — ответил Себастьян. |
