Тут она оборотилась и удостоила его более пристального и внимательного рассмотрения, чем вначале.

Наружность приезжего говорила, казалось ей, в его пользу. Это был человек хорошего сложения, ростом, пожалуй, выше среднего, а возрастом – между двадцатью пятью и тридцатью годами. На первый взгляд ему легко было дать все тридцать. Но, вглядевшись попристальней, вы начинали думать, что горячее солнце каких‑нибудь иных стран, более жарких, чем Шотландия, а быть может, и перенесенные лишения и горести, не согласуясь с бегом времени, отметили его лицо печатью заботы и зрелости. У него были прекрасные глаза и зубы прочие черты лица едва ли можно было назвать красивыми, но зато в них выражались ум и проницательность. Он отличался той спокойной и в то же время далекой от неуклюжести и жеманства свободой обращения, которая считается главным признаком джентльмена. Судя по простоте одежды и по отсутствию при нем слуг, его нельзя было признать за человека богатого, однако Мег не могла сомневаться, что по сословию он был выше обычных ее постояльцев. Пока добрая хозяйка предавалась этим наблюдениям, ее все мучило какое‑то смутное чувство: ей казалось, будто она уже видела своего гостя раньше, но когда и при каких обстоятельствах – этого она совершенно не могла припомнить. Особенно озадачивало ее холодное и саркастическое выражение его лица: ей никак не удавалось связать это выражение с воспоминаниями, которые в ней пробуждала наружность приезжего. Наконец, со всей любезностью, на какую она была способна, Мег сказала ему:

– Или я видела вас прежде, сэр, или это был кто‑то очень на вас похожий. И откуда вам знать про синюю комнату, раз вы впервые в наших краях?

– Вовсе не такой я чужак здесь, как вы пред полагаете, Мег, – дружески заговорил приезжий. – Меня ведь зовут Фрэнк Тиррел!

– Тирл! – воскликнула Мег с великим удивлением. – Не может быть! Неужели вы Фрэнси Тирл, тот сорванец, что ловил здесь рыбу и лазил за птичьими гнездами семь‑восемь лет тому назад! Да нет, Фрэнси был совсем мальчишка!

– А вы прибавьте семь‑восемь лет к возрасту этого мальчишки, Мег, вот и выйдет как раз тот человек, что стоит сейчас перед вами, – грустно сказал приезжий.

– Пожалуй, что и так, – сказала Мег, бросая взгляд на отражение собственного лица в медном кофейнике, начищенном ею до такого блеска, что он вполне мог сойти за зеркало. – Да, пожалуй, что и так: все люди стареют, прежде чем умереть. Все‑таки сдается мне, мистер Тирл – ведь мне теперь не годится называть вас просто Фрэнси…

– Зовите меня как хотите, хозяюшка, – сказал приезжий. – Я уж давно не слыхал, чтобы кто‑нибудь звал меня именем, напоминающим о прежней ко мне ласке, и нынче оно звучит для меня приятней княжеского титула.

– Ну тогда, мастер Фрэнси – если такое наименование вам не обидно, – вы, я надеюсь, не набоб?

– Нет, нет, по чести могу вас в этом уверить, мой старый друг. Ну, а если бы я был набоб?

– А ничего только я, пожалуй, попросила бы вас проехать подальше, где бы вам служили хуже, чем у меня. Ох, эти набобы! Весь наш край они заполонили! На двадцать миль в округе поднялась из‑за них цена на кур и яйца. Да мне‑то что? Почти все они селятся внизу, у источника. Им, видите ли, эта вода помогает, а то у них цвет лица медно‑красный и требует промывки, совсем как мои кастрюльки, которых никому, кроме меня, не отмыть.

– Ну, моя милая, – сказал Тиррел, – из всего этого я заключаю, что мне можно у вас остаться и пообедать.

– Почему же нет? – отозвалась миссис Додз.

– И что мне отведут синюю комнату на одну‑две ночи, а то и дольше того?

– Ну, этого я не знаю, – ответила хозяйка.