– Да ведь, сударыня, – сказал доктор, – мистер Четтерли едва достиг сана полномочного священника.

– Уполномоченного? Ах, доктор, вы опять, верно, шутите, – вздохнула вдова. – Совсем как мой бедный Джон Блоуэр. Когда я уговаривала его попросить прихожан помянуть в своих молитвах «Красотку Пегги» (судно‑то было по мне названо, доктор Китлебен) со всем ее грузом, так он, бывало, отвечал: «Пусть молится за нее, кто решится, – она ведь у меня застрахована, Пегги Брайс!» Весельчак весельчаком, а хоть и любил пошутить, был он все‑таки человек положительный, не хуже других капитанов, что снимались с якоря на Литском рейде. После его смерти осталась я одна‑одинешенька, ох, нет мне покою ни днем, ни ночью… А на душе, на душе‑то как тяжко, доктор! И не могу сказать, чтобы с тех пор, как я живу здесь, мне полегчало, разве что вот сейчас. Уж вы мне все‑таки скажите, доктор, сколько я вам должна за этот эликстир? Он мне так сильно помог, да и душу я себе облегчила беседой с вами.

– Что вы, что вы, сударыня, – сказал доктор, увидев, что вдова вытащила кошель из толстой кожи, в каких моряки обычно держат табак, но сейчас до отказа набитый банкнотами. – Что вы, что вы, сударыня! Я ведь не аптекарь, у меня диплом Лейпцигского университета, я настоящий доктор, сударыня. Мой эликсир всегда к вашим услугам, а если вам понадобится совет, я ваш покорный слуга.

– Как я признательна вам за вашу доброту, доктор Киклпин! – сказала вдова, убирая деньги. – А кошель этот служил бедному Джону Блоуэру для табаку, кисетом, как говорится: вот я и ношу его в память мужа. Он был хороший человек и оставил мне всего вдоволь. Да нет добра без худа – быть одинокой женщиной, доктор Киттлпин, тяжкая доля…

Доктор Квеклебен подвинул свой стул поближе к вдове и утешения ради повел с нею разговор куда нежнее прежнего и, очевидно, уже не предназначавшийся для слуха остальных гостей.

Одним из главных преимуществ жизни на водах является то, что дела каждого обитателя находятся как бы под особым наблюдением всего общества. Поэтому всякие там ухаживания, liaio и вообще тому подобные отношения, которые, естественно, завязываются среди гостей, доставляют удовольствие не только заинтересованным сторонам, но, вероятно, и наблюдателям, точнее говоря – всему обществу, членами которого в настоящий момент являются названные стороны. Леди Пенелопа, верховная богиня здешних краев, бдительно следившая за всем своим кружком, тотчас заметила, что доктор внезапно углубился в нежную беседу со вдовою и то ли как любезный кавалер, то ли как медик и врач осмелился даже завладеть ее хорошенькой пухлой ручкой.

– Боже мой, – сказала миледи, – что это там за миловидная дама, на которую с таким необыкновенным вниманием поглядывает наш превосходный и ученый доктор?

– Недурна, немолода и наклонна к полноте, – отозвался мистер Уинтерблоссом, – вот все, что я о ней знаю. Особа из торгового мира.

– Это, господин председатель, тяжело груженная колониальными товарами карака под названием «Красотка Пегги Брайс», – сказал священник, – в настоящее время не имеющая хозяина, ибо покойный Джон Блоуэр из Норт Лита спустил шлюпку и отплыл по направлению к Стиксу, не оставив на борту судна команды.

– Доктор, по‑видимому, собирается определиться на корабль рулевым, – сказала леди Пенелопа, наводя на парочку свой лорнет.

– Я бы сказал, что ему хочется переименовать «Красотку Пегги» и сменить ее судовой регистр, – заметил мистер Четтерли.

– Тут уж он с нею поквитается, – поддержал Уинтерблоссом. – Она переименовала его шесть раз за пять минут, что я стоял рядом с ними и слушал беседу.