Джессика поняла, что ее приперли к стене, и переменила тактику.

 - Да, ты права, - призналась она. - Тодд мне и правда немного нравился. Но, честное слово, я не знала, что у тебя это так серьезно. И потом, видишь, как все хорошо кончилось, ведь оказалось, что он на самом деле тебя любит. И сегодня он это доказал. Он чудесный парень, и я рада за вас обоих.

 - Джес, так, значит, ты подглядывала за нами? - упрекнула ее Элизабет.

 - Да будет тебе, Лиз. Я же сказала, что была не права. Давай забудем об этом, а? У тебя ведь тоже случаются промахи.

 - А как насчет "Келли"?

 - Ну сколько можно объяснять! Перестань, Лиз, я больше не могу. И вообще, спать пора. У меня голова раскалывается. Я, наверное, заболеваю. Голова горячая, вот пощупай. - Она наклонилась к сестре, лицо у нее побелело, как будто жить ей осталось считанные часы.

 Элизабет пропустила эти причитания мимо ушей. Взяла Джессику за плечи и повернула ее к себе, так что они оказались лицом к лицу.

 - Объясни еще раз, Джесси.

 - Это было сто лет назад. Ну давай все забудем.

 - Нет, Джессика, я требую.

 Элизабет была всего на четыре минуты старше Джессики, но при определенных обстоятельствах она могла повести себя как настоящая старшая сестра. Судя по всему, разговор предстоял серьезный и Джессике в этот раз не выкрутиться - она это поняла и разрыдалась.

 - Вся школа думала, что это я была в баре "Келли". Как ты могла это допустить! - выговаривала сестре Элизабет. - Как ты могла так поступить со мной? Это чудовищно!

 - Прости меня, пожалуйста. Очень тебя прошу, прости, - умоляла Джессика. По ее лицу ручьем текли слезы. - Знаю, я поступила ужасно, я и тогда это понимала.

 - Я бы никогда такого не сделала.

 - Да, знаю, и от этого мне еще хуже. Но я ничего не могла поделать...

 - Почему?

 - Потому что... - начала она, но не договорила. Речь ее прервалась рыданиями; всхлипывая, шмыгая носом, она бормотала, что ей стыдно, что она ужасная эгоистка и так далее и тому подобное. Но Элизабет не так-то просто провести! Она не собиралась прощать Джессику, пока та не откроет истинную причину своего поведения.

 Наконец исчерпав весь запас извинений и жалких слов, Джессика поняла, что ей ничего не остается, как только открыть Элизабет правду.

 - Я думала, если в школе станет известно, что я была в баре с этим жутким типом, то мне конец, - повинилась она. - По уставу нельзя быть капитаном болельщиков, если за тобой числится хоть один низкий поступок. Я не могла этого допустить, Лиз. Ты ведь знаешь, что для меня значит быть капитаном болельщиков.

 - Ну а я как же? Тебе все равно, что я буду страдать безо всякой вины? Ведь и у меня могли быть неприятности.

 - Но у тебя же никаких неприятностей не было! И не могло быть. Ты ведь не капитан. И я была абсолютно уверена, что из газеты тебя не выгонят. Конечно, кое-кто болтал о тебе всякие глупости, ну и что из того? Всегда кто-нибудь о ком-нибудь сплетничает. Поговорят и забудут, тебе это ничем особенным не грозит, а для меня это было бы катастрофой. Я бы этого не пережила. И потом, Лиз, я была уверена, что ты бы и сама помогла мне, если бы я тебя попросила. Ведь правда?

 - Не знаю, не знаю.

 - Ну если бы ты поняла, как для меня это важно?

 - Может, и помогла бы.

 - Помогла! Конечно бы, помогла! Но я не успела попросить тебя. Все произошло так быстро.

 Джессика снова заплакала:

 - Ты же знаешь, ты мне дороже всего на свете. Если ты не простишь меня, я просто умру. Ну пожалуйста, Лиззи.

 На этот раз она говорила искренне, и Элизабет сдалась.