Из дома я ушла с открытым забралом. Не колебалась ни одного мгновения. У меня свое понятие долга. Если бы мою любовь к тебе проверяли эшафотом, я бы пошла на эшафот.

А если я виновата перед кем, так это только перед тобой.

Крошечный кусочек жизни, который нам дарован богом, преподнесен нам, людям, как материал – строителям. Поэтому, я не захотела его растрачивать впустую. Мы с тобою, одно, единое целое. Как женщина, я подарила тебе безоглядную любовь. Возьми ее на прощанье с собой.

Прощай мой любимый. Прощай моя незамутненная, первая и последняя любовь. Прощай мой ясноглазый сокол. Собери последние силы. Целую, навеки тебя.»

«Родной мой! Ты уже дочитываешь мое письмо. Я знаю, скоро хирург возьмет в руки скальпель, и ….

Придется тебе выслушать до конца мою исповедь.

Вся строгость возвышенных правил была мною отброшена в сторону, как только я узнала, что ты безнадежно болен, попал в беду.

В тот вечер Лешка долго мялся, начинал говорить, потом замолкал. Честно, говоря, он тебе всегда немного завидовал, но, предпочитая носить маску легкого пренебрежения. Вот и на этот раз он несколько раз начинал:

– Твой…

Я его не поощряла к дальнейшему разговору. Перед тем, как что-нибудь рассказать про тебя, например, что ты поменял машину, он обязательно добавит какую-нибудь скабрезность:

– Всучили ему Тойоту с битым и перекрашенным крылом как новую, а он и не заметил. Лох, он твой, красавчик. Но мозги пудрить умеет…

– Кому?

Лешка будто и не слышал моего вопроса, а продолжал рассказывать:

– Ты бы видела, с каким деловым видом он с продавцом обсуждал недостатки и достоинства автомобилей, а тот, понял с кем дело имеет, и подвел его к красавице с битым боком.

Вот и на этот раз я подумала, что он скажет про тебя гадость. И промолчала. Наконец, не вытерпел он сам.

– Твой, чего-то носится по онкологическим центрам.

Я чувственная женщина, ты знаешь об этом, но один раз приняв с мужем роль бесстрастной жены, я доиграю эту роль до конца жизни. Моя холодность стала непоколебимым основанием его слепого доверия. Он даже представить не может, что я могу быть другой. В его представлении, его мир семейный, за мной, как за каменной стеной.

Тот, кому выпало счастье быть любимой, поймет и оправдает меня. Никогда я не буду считать, месяц, наш последний месяц, проведенный у тебя, преступным. Никогда. Пусть время нас рассудит, но только не люди.

Хотя под твоим влиянием, я стала материалисткой, но верю, что в этом огромном мирозданье, которое существует, и будет существовать миллиарды лет после нас, когда-нибудь в другой жизни встретятся два наших самых маленьких атома и сольются в одно единое тело. И пусть это тело, будет ласточкой. Не хочу я больше видеть людскую суету.

Если ты думаешь, что у меня не было борьбы с собой, то глубоко заблуждаешься. Я как борец на татами, ежедневно выходила на борьбу со своей совестью, с долгом, с мнением соседей и подруг.

Да, я люблю тебя безумно. Целомудренней, от этого я не стану. Добродетели во мне больше не будет. Опьяненная радостью видеть тебя, слышать, ощущать твою близость, я стала счастливым человеком. Говорят, женщина, имеющая любовника, испытывает те же чувства. Не знаю. Я ни у кого ничего не крала. Ты мой был, по праву первой ночи. А других ночей я знать не хотела.

И вот теперь он принес эту новость на хвосте. Я сначала не придала значения его словам, или вернее даже не поняла, о чем он говорит.

– Что у него? – спросила я Лешку.

– Без шансов.

– Что без шансов, говори.

– Врач, который его смотрел, и которого я потом спросил, сказал, что у твоего… нет шансов.