Остальных людей Лей почти не замечал, и создавалось впечатление, что он уже не принадлежит к ним. Он двигался тяжело, медленно, но плавно, как будто нес на плечах невидимый чудовищно тяжкий груз, — и должен был пронести его до конца пути, не уронив. Что не помешало именно ему отреагировать на опасность: не замеченная вовремя змея, потревоженная неосторожным молодым легионером, — тот хоть и слыл отчаянным рубакой, но был не привычен к лесу, — еще только пласталась в воздухе… А следующее мгновение уже стало для нее последним.

Сервий даже не успел начать ругаться, когда раздался странный пугающий звук — стоявший над ним Лей смотрел на дохлую змею в своей руке и смеялся… Так, как будто с губ у него сыпались льдинки.

«Парень сходит с ума!» — пришло в голову Клодию.

Бывший послушник изменился и внешне — не то что бы похудел, но как-то усох. В лице не осталось ничего детского. Глаза запали глубже, казались больше и, странное дело, — ярче. Вокруг них плотнее залегли черные тени. Резче обозначились острые скулы. Рот затвердел, и губы стали почти неподвижны. Ему трудно было дать его семнадцать, но и любое определение возраста уже к нему не подходило, — Лей как бы стал вне его.

Его не решились даже поблагодарить, — солдаты, вначале жалевшие парня, теперь уже сами избегали его, словно боясь заразиться бедой. Юноша не мог не заметить этого, но только улыбался какой-то жуткой змеящейся улыбочкой.

Клодий все же считал себя обязанным хоть что-то сделать: юноша ему нравился, из него вышел бы толк при должных стараниях, но Лей опередил его. Едва встали на ночлег, он подошел сам:

— Трибун… Можно вас попросить… — произнес юноша без всякой интонации, слепо глядя перед собой расширенными глазами: таким он и был все время с налета драконов на монастырь. Он смотрел в огонь, он смотрел на дорогу, он смотрел на летящих птиц — он только и делал, что смотрел, вот только не похоже было, что бы эти глаза хоть что-то видели.

— Проси! — Клодий чувствовал и свою вину. Это было тем более глупо, что он не был ни чем обязан помогать Обители и ее монахам.

— Эти мальчики… Дрекки и Эскен… Вы не оставите их, когда… — Лей осекся.

— Лей, — трибун поднялся и положил руки ему на плечи.

И вдруг заметил нечто новое.

— Да ты седеешь, парень! — в ужасе сказал Клодий.

Юноша судорожно провел рукой по своим спутанным волосам.

— Не бойся! Мы сумеем защитить тебя! — с жалостью проговорил трибун.

Лей обратил на него искрящийся безумием прозрачный взгляд. Он был даже слишком спокоен — как и все эти дни.

— Это не имеет значения… — неожиданно сказал он, но все же очнулся немного и добавил, — Скай прав: тогда — я убивал и детей… Но ведь это я… Пусть он и мстит мне… Он ведь сам убивал и тех, кто не напал на него!! Тех, кто ничего не успел сделать! И Дрекки… Почему?!

В ответ на этот требовательный тон, Клодий смог лишь покачать головой. Как раз трибун-то прекрасно понимал, что это была отнюдь не месть, а акция устрашения.

После того, как известие о сожжении Обители разнесется по свету — а скрыть это не возможно, — мало кто захочет пойти против драконов, учитывая их способность внезапно появляться в самых неожиданных местах…

— Это не правильно! — выкрикнул в отчаянии Лей, ищущим взглядом требовательно вглядываясь в трибуна.