— Куда это вы собрались?

— Иду, как обычно, к моему приятелю Хвуле.

— Все еще занимаетесь его психоанализом?

— Хм… да…

— Как долго.

— Это же тотальный анализ.

— У вас раздалась голова, — заметила Клемантина.

Изо рта у нее несло тухлятиной — Жакмор отступил на шаг.

— Вполне возможно, — сказал он. — А мой пациент становится совершенно прозрачным. Это даже начинает меня беспокоить.

— Что-то у вас не слишком радостный вид, — сказала Клемантина. — А ведь вы так давно искали объект!

— Ну да, все объекты ускользали из рук. Остался один Хвула, потому я за него и взялся. А содержимое его сознания не такого свойства, чтобы здорово осчастливить воспреемника.

— И что же, вы далеко зашли?

— Простите?

— Я имею в виду, далеко продвинулся ваш анализ?

— О, весьма! Я почти со страхом жду, что вот-вот дойдет дело до извлечения самых смрадных пластов. Но оставим это. Скажите лучше, как вы сами? Вы не появляетесь за столом. Ни днем, ни вечером.

— Я ем у себя, — с достоинством произнесла Клемантина.

— Вот как!

Жакмор окинул взглядом ее фигуру.

— Кажется, это идет вам на пользу, — сказал он.

— И ем только то, что должна, — так же гордо продолжала Клемантина.

Жакмор не знал, о чем бы еще заговорить.

— Ну а как настроение? — не найдя ничего лучшего, спросил он.

— Трудно сказать. Когда как.

— Что же вас беспокоит?

— Понимаете, я боюсь, — призналась она.

— Боитесь? Чего?

— Боюсь за детей. Постоянно. С ними может случиться что угодно. И я все время это мысленно прокручиваю. Причем самые простые вещи, я ничего не выдумываю, не извожу себя нелепыми фантазиями — хватает перечня вполне реальных угроз, чтобы свести меня с ума. И все это не выходит у меня из головы. О том, что грозит им за пределами парка, я и не думаю — слава Богу, до сих пор они ни разу не пытались выйти. Так что эти мысли я пока гоню прочь, не то совсем свихнусь.

— Но им ничего не грозит, — сказал Жакмор. — У детей вполне развито чувство самосохранения, и они инстинктивно избегают опасностей.

— Вы думаете?

— Я просто уверен, иначе и нас с вами давно бы уже не было на свете.

— Так-то оно так, — сказала Клемантина, — но эти дети не похожи на других, они совсем особенные.

— Ах да, как же!

— И я их так люблю! Так люблю, что передумала обо всем, что может с ними случиться в парке и в доме, и теперь не могу спать. Вы и представить себе не можете, как много этих опасностей! Это такая мука для такой любящей матери, как я! А ходить за ними по пятам я не могу — полно дел по хозяйству.

— Но есть же служанка.

— Она дура. С ней им еще опаснее, чем одним. Непроходимая тупица. Я, наоборот, стараюсь, чтобы они с ней поменьше общались. Она не способна шевелить мозгами. Случись детям вырыть в саду ямку поглубже, наткнуться на залежи нефти, так что из скважины хлынет струя и все трое начнут тонуть, — она ни за что не сообразит, что делать. Я просто умираю от страха! Вот как я люблю своих детей!

— Да уж, — сказал Жакмор. — Вижу, вы в самом деле предусмотрели буквально все, ничего не упустили.

— Меня тревожит еще и другое, — продолжала Клемантина, — их образование.