— Надо верить...

— Знаю. Только не в то, во что верил раньше. А ты? Во что ты веришь?

Марине хотелось сказать: «В то, во что и ты: в людей, в любовь», — но не решилась.

— Так... Во все хорошее, — ответила она.

* * *

Оксана, чтоб не встретиться с Олексой или Яринкой, только на следующий день пришла в больницу. Села тихо на краешек стула, перебирая пальцами кончики платка. Глаза полузакрыты веками, смотрит в пол. И сама она не знала, почему ей так стыдно перед дядей. Только раз, когда Федор рассказал ей про запруду в Сокорином яру, которую завтра начнут насыпать комсомольцы, у нее заблестели глаза, пробудился интерес. Так, посидев тихо, она ушла. Федор знал: в церковь она больше не ходит. Но и не пробудилась: осталась как прибитая дождем к земле былинка. 

Чем можно ее поднять? Где найти слова утешения? И какие эти слова? Одно существует на свете лекарство от таких ран — люди. Люди, их труд, их общие заботы.

* * *

Олекса вскарабкался на холм, поглядел вдоль яра. Старый, седой, он раскинулся, как великан, посреди поля, закинул свои потрескавшиеся ноги далеко-далеко под гору. По дну яра вилась дорога, скрывалась в одном из боковых овражков. От того места и почти до конца яра дно иссечено большими шахматными клетками. То неудачные,  заиленные руды. Их одиннадцать, по количеству председателей колхоза, которые подвизались после войны в Новой Гребле. Словно на смех, каждый председатель прудил свой пруд. Весной вода рвала плотину, летом пруд мелел, берега осыпались. Сыпучие берега, плохие, ноздреватые почвы.

Если бы еще пруды обсадить вербами, лозами. А то... Так и серели на дне яра одиннадцать болот — памятников одиннадцати председателям. А там, за дальними отрогами, зеленеет на запущенном лугу Марусин пруд. Он тоже с годами заилился, порос осокой, ракитами. Но ведь когда-то в нем было много воды. Килограммовых карасей вывозили созовцы на базар. Малые снега последних лет, вырубленные вокруг ивняки были причиной того, что пруд захирел.

Из района снова прислали план по рыборазведению, и правление планировало весной очистить один из старых прудов. Олекса долго месил резиновыми сапогами густую грязь прудов, ломал сухие ракиты вдоль Марусина пруда, сначала сам, потом с дедом Савочкой, и предложил свой план. Запрудить яр большой плотиной, похоронить на дне все пруды. А когда вода заполнит яр доверху, прорыть из отрогов небольшой канал в Марусин пруд. Вода наполнит пруд, зальет луга, пастбища. Тот пруд очень пригодится и колхозному скоту. Летом приходится гонять коров на водопой к самому Удаю. А колхоз ведь будет увеличивать поголовье скота. Из яра лишнюю воду выпустят весной. План заманчивый, хотя многие считают его неосуществимым, даже и после того, как инженеры из областного отдела подтвердили расчеты Олексы. Никак не поймет Олекса, поддерживает или отклоняет его план Турчин. Когда в области подтвердили, что вода пойдет в Марусин пруд, он позвал Олексу к себе в кабинет и сказал:

— Что ж, попробуйте. Это хорошо, что комсомол берется. Это, так сказать, по линии самодеятельности. Если и не выгорит, то за самодеятельность стружку снимают потоньше.

Однако дал трактор и несколько подвод.