– Твой брат в Палестине, воюет в песках с дикими сарацинами. Из сотни отправившихся искать славы и богатства возвращаются единицы.

– И ты думаешь, что Деневульф не вернется? – взорвалась Римильда. – То есть ты не меня хочешь, а графство? Я правильно тебя поняла?

Уши Филиппа опять заалели.

– Я…

– Убирайся из моего дома.

Филипп медленно встал. Римильда тоже поднялась, их глаза оказались почти на одном уровне, зелень свежей травы и синева летнего неба.

– Фрил! Родд! – позвала Римильда, слуги появились мгновенно. – Проводите барона до ворот.

Филипп не отводил взгляда от Римильды, она тоже не опускала глаз.

– Я сделал тебе честное предложение. А ведь я могу и принудить. Силой. Подумай об этом.

Фрил и Родд стояли в метре от барона Крега, от них исходила почти ощутимая волна ненависти, щедро сдобренной страхом.

– Барон Крег! Отныне и впредь я, леди Римильда из Дауфа, хозяйка и управляющая графством Мобри, запрещаю тебе или твоим людям появляться на моих землях. Если ты не подчинишься – я заставлю силой. Именем графа Мобри – да будет так!

– Надейся, что так и будет, – прошипел барон. – Надейся и молись. Но не думаю, что твои молитвы будут услышаны.

Филипп развернулся и вышел из большого зала.

Римильда бросилась к окну на галерее, откуда был хорошо виден внутренний двор замка.

И только когда барон Крег и его солдаты проехали по мосту, она вздохнула с облегчением. Это всего лишь временная передышка, и, несмотря на то что отныне между ней и Филиппом открытая вражда, Римильда была довольна, что теперь не придется терпеть его постоянных притязаний, кормить его ужинами и «наслаждаться» ароматом его пропахшего конским потом костюма.

Не только Филипп был опасен. Предупрежден – значит вооружен. Вряд ли Крег появится у ворот прямо завтра, воевать зимой никто не будет, а вот весной стоит ждать гостей. Урожай убран, амбары пока полны, мастерские в замке начали работу, к весне будет сукно, лен, бочки, выделан мех и заготовлены другие товары на продажу на весенней ярмарке. Но вот пережить зиму… Даже если не думать пока о Филиппе, остаются еще странствующие рыцари – безземельные младшие сыновья, которые болтаются по стране, собирают вокруг себя всякий сброд и рады поживиться за чужой счет. Замок таким не по зубам, а вот разорить дома арендаторов или устроить бесчинства в деревне – это они могут. А Римильде нечего им противопоставить. Конечно, можно укрыть людей за стенами замка, но, во-первых, все не поместятся, а во-вторых, запасы продовольствия быстро подойдут к концу.

Решив, что уснуть все равно не удастся, Римильда нашарила меховые туфли, закуталась в теплый плащ и вышла из комнаты. Калев, спавшая в гардеробной, не проснулась. Кажется, дорога утомила нянюшку гораздо сильнее, чем она хотела показать. Обычно Калев была тут как тут, стоило Римильде откинуть одеяло. Иногда девушке казалось, что нянька спит чутко, словно волк, а слух у нее, как у лисицы.

Если бы не лил дождь, то Римильда поднялась бы на башню. Там, наверху, под огромным небом, было ее любимое место. Но мокнуть под осенним ливнем – чистой воды самоубийство, а это грех, как известно. Помедлив на галерее большого зала, Римильда побрела в сторону замковой часовни. Священник Дауфа, монах-бенедиктинец брат Констанс, сколько Римильда себя помнила, был стар и болен. А Римильде, как ни горько об этом думать, уже двадцать пять. Четверть века брат Констанс жаловался на ноющие кости, на общую слабость, на старость, но все же был жив и даже регулярно отправлял службы в часовне. Брат Констанс учил Деневульфа, Фрила и Римильду грамоте. Монах мечтал, чтобы Фрил принял постриг и посвятил себя церкви, но юноша посвятил себя Дауфу.