Ричард обсудил свои планы с Филиппом, обвинив его в том, что Филипп попустительствует разгильдяйству в армии. Филипп возразил, что солдаты должны не бояться, а любить своего командира.

Однако Ричард гнул свою линию.

«В моих войсках разброда быть не должно», — решил он.

И обнародовал новые законы, заявив, что будет лично следить за их неукоснительным исполнением. По этим законам крестоносец, убивший своего товарища в драке, приговаривался к смертной казни. Если драка произошла на борту корабля, оставшегося в живых привязывали к трупу и сбрасывали обоих в море; если же крестоносцы схватились на суше, их тоже связывали и закапывали в землю. Тому, кто кинется на противника с ножом и тем более ранит его, полагалось отрубить руку. Когда драка кончалась кровопролитием, обидчика бросали в море. А ежели он спасался, казнь повторялась еще дважды. И только выплывшего в третий раз считали поплатившимся за свое преступление и оставляли в покое. За сквернословие крестоносец должен был выложить унцию серебра. Воров брили наголо, обмазывали дегтем и вываливали в перьях, затем выливали им на голову кипящую смолу, высыпали пух из подушки и при первом же удобном случае высаживали провинившихся на берег.

Причем каждый знал, что наказание за проступок последует неотвратимо, ибо Ричард никому не давал спуску. В результате к тому моменту, как крестоносцы добрались до Марселя, дисциплина в их рядах установилась железная.

В Марселе Ричарда постигло глубокое разочарование: корабли, которые должны были поджидать его в порту, еще не появились. Неделю он протомился, сгорая от нетерпения. Филипп же предпочел путешествовать по суше и, судя по всему, поступил более мудро. Англичане, как водится, презрительно фыркали и говорили, что французы просто боятся моря. Может, так оно и было, но зато Филипп не подвергал своих людей опасности погибнуть в коварной морской пучине. А Ричард мучительно гадал, что стряслось с его флотом. В отчаянии он нанял двадцать галер, на которых поместилась часть его войска, а остальных бросил на берегу, наказав им дождаться кораблей и следовать за ним.

Достигнув Генуи, Ричард узнал, что Филипп тоже здесь. В пути он подхватил лихорадку и не смог двигаться дальше.

Поспешив к другу, который остановился в одном из генуэзских дворцов, Ричард обнаружил, что тот еще не совсем оправился от болезни. Французский король был неимоверно бледен, но при виде Ричарда его изможденное лицо озарилось радостью.

— А я думал, ты уже в Мессине, — сказал Ричард.

— Нет, — вздохнул Филипп. — Меня подкосила эта проклятая лихорадка.

— А я целую неделю потерял в Марселе, поджидая корабли.

— Надеюсь, с ними ничего не случилось? — участливо спросил Филипп, но глаза его предательски сверкнули, выдавая затаенные мечты.

Филипп спал и видел, чтобы флот Ричарда попал в какую-нибудь передрягу. Тогда бы он, французский король, пришел к английскому на выручку и снова возвысился бы над ним, как в те времена, когда Ричард был заложником в его лагере и взирал на Филиппа с безграничным обожанием. Ричард, конечно, и сейчас по-своему любил Филиппа, но тому этого было явно недостаточно.

Странные у них сложились отношения.

Ричард твердо сказал:

— Я уверен, что мой флот на пути в Мессину.