Расскажу. Расскажу… — задумчиво отозвалась сказочница.
Я посмотрел на неё немного недоумённо, но решил, что у старых людей свои причуды.
— До свиданья, — сказал я и, не дождавшись ответа, побрёл обратно в лагерь.
На следующий день я пришёл, когда на лес уже опускались сумерки. Старушка неизменно сидела на лавочке, но в этот раз её лицо отчего-то было взволнованным.
— А я уж думала, ты не придёшь.
— Как же я мог не прийти? Я должен послушать последнюю историю.
Старушка кивнула:
— Только я сразу тебя предупреждаю: это не сказка.
— А что же?
— Быль. Реальная и печальная, как всё реальное. Но… мало кто верит, что это было на самом деле. Так что можешь смело записывать это как легенду. Легенду про отважного Поэта.
— Про Поэта?
— Да. Он… был мой свояк.
Я вздрогнул:
— А почему „был“? — тихо спросил я, уже зная, каким будет ответ.
— Потому что он погиб.
Некоторое время царило молчание.
— Жаль… Такой молодой был, — продолжила старушка. — Всего сорок лет. И жене его, сестрёнке моей Агнессе — всего тридцать с хвостиком… Ну, так как, хочешь услышать?
— Да, — решительно кивнул я.
Старушка невесело улыбнулась:
— Ну что ж, слушай.
Не так давно, почти в наше с тобой время, жил поэт. И было у него всё — слава, деньги, почёт, но больше всех богатств ценил Поэт свою семью: красавицу-жену Агнессу и маленькую Дочку.
На пятнадцатилетие он сделал Дочке роскошный подарок — повёз на престижный горнолыжный курорт, куда она давно хотела. И вот одним вечером, возвращаясь автобусом с очередной горы, Дочка с мамой весело болтали о чём-то — но Поэт был странно хмур и задумчив. Ещё с утра что-то подсказывало ему, что не надо сегодня никуда ехать — но Дочка так просила его, что Поэт не мог не согласиться.
— Папа, почему ты такой грустный? — спросила Дочка, когда автобус въехал на очередной перевал. Было очень поздно, почти за полночь, и тёмная вьюга кидала в окно колючие снежинки. — Ты весь день какой-то хмурый.
Поэт взглянул на неё — но страшный гул заглушил его ответ.
На автобус обрушилась лавина. Его понесло вниз, кувыркая и швыряя из стороны в сторону. Огромная масса снега тащила машину в глухую чащу леса, сметая всё на своём пути. Точно какой-то кусок пластилина, автобус сминался, ударяясь о стволы елей. Беспомощных людей кидало от стенки к стенке, с потолка на пол. Эта была смерть — снежная и беспощадная…
А потом автобус вдруг остановился, покрытый небольшим слоем снега, упершись в огромную ель. Все стёкла были выбиты: осколки торчали в окнах стеклянными зубьями, скалясь на вьюгу, задувающую выживших ледяным ветром людей. Многие погибли, и лишь малая часть живых была в целости и сохранности — большинство были тяжело ранены или пребывали без сознания. В салоне царила паника.
— Тихо! — прикрикнул на них водитель автобуса. — Сохраняйте спокойствие. Постарайтесь взять себя в руки.
— Надо выбираться отсюда, — сказал Поэт.
— Какое там выбираться? Там буран! Там темно! Нам не добраться до гостиницы — стоит выйти отсюда, замёрзнем. А в автобусе — хоть какое-то укрытие. Надо дождаться рассвета, и тогда уже выступать отсюда. А, может, в гостинице спохватятся, что нас нет, и вылетят на поиски.
— Нет, надо идти сейчас, — настаивал Поэт. — Надо. Сердце мне так подсказывает.
— Мало ли что оно тебе подсказывает. |