– Что, в самом деле? – смеется княгиня Клодда Галицкая и бросает быстрый взгляд на возвышавшегося над ней, словно крепостная башня графа фон дер Мара.

– В самом деле, – любезно улыбается Елизавета. – Так что, я бы, дорогая, не стала на вашем месте затягивать с венчанием во избежание, так сказать, недоразумений и недопониманий.

– С вашего позволения, конунг, мы обсудим этот вопрос несколько позже, -на губах Дамаля играет таинственная улыбка, и Елизавете очень хочется узнать, что за секреты растворены в студеном воздухе полудня, но ее рассказ еще не закончен.

– Что ж, – улыбается она, предвкушая кульминацию, – монах оказался обескуражен и озадачен не на шутку. Он не помнил и не знал, как и почему это происходит, как не ведал и того, кто именно из двоих должен понести. Это пугало беднягу, он страшился позора и проклятия, которые непременно падут на его голову, если беременным окажется он, а не она. Кое-как скоротав остаток ночи в слезах и стенаниях, в молитвах и самобичевании на флагеллантский манер, монах – едва рассвело – бросился в город к одному знакомому купцу, с которым, как полагал, мог обсудить тревожащую его проблему. Ему казалось даже, что тот упоминал как-то в разговоре о своих детях. Кому тогда и знать, как все это происходит, если не отцу семейства? И вот приходит монах к купцу и, заведя разговор издали, с цен на зерно и вино, видах на урожай, и темных толкований библейских текстов, переходит к главному. А вот, к слову, добрый мастер, говорит монах, внутренне холодея от предчувствия неминуемой беды, слышал я, что дети родятся не только промыслом божьим, но ревностным старанием мужа и жены. Так ли это, и если так, то кто из двоих должен понести от этого "старания"? Услышав вопрос, купец, а он был человеком набожным, смутился и не знал, что ответить. Вопрос был слишком скользкий, на его взгляд, чтобы обсуждать его с божьим человеком. Разумеется, настрогав с десяток детей, купец знал, что к чему, но не представлял, как объяснить это монаху, не потревожив посвященную молитвам душу грубыми плотскими подробностями. Ну, сказал он, поразмыслив над делом так и эдак, рожает тот, кто внизу!

– Э... – смущенно прерывает повисшую тишину Дамаль и машинально облизывает сухие, верно, с мороза, губы. – И в чем же здесь аллегория?

– Ну, – усмехается довольная произведенным эффектом Елизавета, – монах, говорят, повесился в ожидании плодов своих необдуманных действий, ведь снизу-то находился, если помните, как раз он. А возвращаясь к Матильде фон Арнебург, должна отметить, роль монаха в нашем случае пришлось исполнять ей, и да, Дамаль, если тебя интересуют грязные подробности, снизу была она... ну, как минимум, часть времени! Так что ей и рожать! – смех срывается с губ и летит к высокому голубому небу, и Елизавета ощущает невероятную легкость во всем теле и чувствует, как входит в сердце радостный покой.

Ближе к вечеру они наконец собрались все вместе: Томас де ла Марк, Лиса Скулнскорх и Клодда Галицкая, Хьюго Церенгенский и Зои Икьхгорн, храбрые и верные датчане Розенкранц и Гильдернстер, вполне прижившиеся, следует заметить, при дворе Елизаветы, раненый в плечо князь Роман Северский и барон Эрик Баар, опиравшийся на суковатую трость, Яркай Мурса, напоминавший своим хищным профилем и желтыми глазами степного беркута, и Олаф Йорт с покрытым шрамами широким лицом, Аскольд Кхаркхарен и Скуба Левша, Гунарь Вальд и Анри Сан се Же, а так же князь Акпалат, Вера де Йон, Ирина Большая, Ханд Хельм и Лена Монк.