"Что?!"

– ... позволь мне сделать тебе свадебный подарок! – Закончил свою длинную фразу Людо.

"Подарок?! Какой, к дьяволу, подарок!? И разве о подарках идет речь?"

– Руку! – потребовал Людо и сам протянул Елизавете свою левую руку.

"У него, что обручальные кольца на такой случай припасены?!" – дыхание вернулось к Елизавете, но она была, мало сказать, удивлена, она была заинтригована.

– Моя рука, сударь!

– Мой подарок! – и он надел на безымянный палец ее левой руки тонкое золотое колечко с большим красным камнем.

– Он великолепен! – восхищенно воскликнула Елизавета, поднося кольцо к глазам. – Это не рубин, не так ли?

– Да, это красный алмаз, – кивнул Людо, – но не мудрено и спутать. Очень насыщенный красный цвет.

– Я таких никогда не видела...

"А уж я-то видела кое-какие камушки..."

– Честно говоря, я тоже, – смущенно улыбнулся Людвиг. – Купил вот у одного ганзейского купца... Как в воду глядел! – улыбнулся он еще шире. – Увидел, представил, как все будет, и купил. Но так все и вышло, как видишь. Только попам не вздумай рассказывать, – засмеялся он, – еще обвинят в ереси, как нашего общего друга!

И вдруг оказалось, что его сила ничуть не меньше, потому что Великая Женственность ничто в отсутствии Великой Мужественности. Мужчины бессильны перед женщинами, а женщины – перед мужчинами, но ни те, ни эти не могут быть счастливы без своих половин.

"Только вместе!" – сталь загремела о сталь, когда Елизавета бросилась в объятья Людо, но через несколько минут в покои ворвались поднятые окриками Ирины Большой служанки, и их с Людвигом растащили в стороны, словно рвущихся в смертельную схватку берсерков, и начали поспешно раздевать.

– Быстрее! – требовала Елизавета, выглядывая из-под локтя служанки и пытаясь рассмотреть там, по ту сторону кровати, Людо, которого крутили и вертели ее могучие телохранители. – Ну, что вы копошитесь! Скорей! Да, режь ты эти ремни, дура! Не жалей!

А между тем, кто-то разводил уже по новой огонь в камине, а кто-то другой – много кто, судя по суете – вносил жаровни с полыхающими темным огнем углями, накрывал стол, зажигал свечи.

– Сейчас же убрать! – закричала Елизавета, увидев эти свечи.

– Что?! – откликнулась откуда-то из-за спины Лена Монк.

– Свечи! – объяснила Елизавета.

– Ох, ты ж! – охнула Лена, но Ирина уже отдавала приказы.

– Вынесите, к чертовой матери, эти свечи! – От ее громового голоса вздрогнуло, как показалось Елизавете, даже пламя в камине. – Мане, Квиг, Магнус! Несите факелы! Факелы сюда!

А потом суета вдруг прекратилась, и они остались вдвоем. Трещал в камине огонь, и рубиновое жаркое марево плыло над жаровнями. Пахло древесной смолой, сосновой хвоей, огнем и вином. Но Елизавета знала наверняка – жарко ей не от огня и вина. Это любовь и страсть, желание и нежность заставляли ее кровь кипеть, и все истории будущего, какие создавало сейчас ее воображение, были такого сорта, что, как говорится, ни в сказке сказать, ни пером описать, потому что ни один цензурный комитет такого не пропустит, и уж, тем более, для детей.

– Ну, вот это и есть мое красное платье... – сказала она, вспыхивая под взглядом Людо.

– Ты прекрасна!

– Да, я такая... – Но договорить он ей не позволил. Поцелуй снова закрыл ей рот, лишив дыхания и речи, но оно того стоило. Страсть Людо оказалась под стать ее собственному безумию, и то, что происходило с ними потом – с ним и с ней, с их телами и с их душами – было настолько велико, что не вмещалось в сознании, и было принципиально непостижимо.