— Хозяйка, добрейшая хозяйка! — воскликнул он. — Я ничего не сделал! Скажи им, что я обычный слуга. Я ничего не знал… Умоляю тебя, скажи им, что они ошибаются. Я ничего не сделал… Я ничего не сделал…

Елена была смертельно бледна. Она дрожала с ног до головы. И все же ответ ее прозвучал твердо:

— Никто из нас ничего не сделал. Но все мы будем наказаны. Все, кого удастся поймать.

— Что с нами сделают? — истерично завопил Ибдаш. — Хозяйка, сделай что-нибудь для меня! Сделай что-нибудь! Скажи им, что я невиновен.

— Я ничего не могу сделать для тебя, Ибдаш. Ничего. — Голос ее был жестким. В тоне читалась фатальная решимость. — Когда-то ты говорил, что готов умереть ради меня. Ну вот, твое желание сейчас исполнится. Не совсем, правда… Ты умрешь не ради меня, а вместе со мной.

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ

ГЛАВА XXXII

1

Василий прибыл в Антиохию без единого обола в кармане. Кошелек его был пуст. Золото Иосифа Аримафейского растаяло в Риме, как воск, а остатки во время длительного путешествия. Ничего не оставалось, как добираться до дома пешком, а это было делом нелегким, потому что Сад Дафны находился на приличном расстоянии от порта. Да кроме того, помимо мешочка с инструментами и узелка с сильно потрепанной одеждой, у него имелся еще и довольно большой увесистый сверток, в котором лежали три бюста, завернутые в солому.

Взглянув на сверток, Василий подумал, что еще никогда человеческие плечи не носили столь драгоценного груза. Ведь там находились бюсты Иисуса, Петра и, Иоанна.

Эта последняя дорога домой была очень тяжким испытанием. Почти все время приходилось идти в гору. Когда, наконец, показался его дом, солнце начало заходить, зацепив раскаленным диском за верхушки деревьев. Тогда он остановился, положил на землю свою поклажу и с восторгом посмотрел на белые стены, за которыми ждала его Девора. Девора. Ждала и надеялась… Он знал и верил в это. Сердце юноши переполняла любовь. С счастливым видом он оглянулся.

Наступала осень. Где-то вдали собиралась гроза. Василий чувствовал ее терпкий, ни с чем не сравнимый залах. Вечерняя прохлада приятно холодила его воспаленный лоб.

Он снова посмотрел на белые стены. Они были для молодого человека олицетворением не только любви и мира, но и надежды. Надежды начать новую жизнь, полную работы и любви Деворы.

— Я благодарю Тебя, Господи, — прошептал он, — за то, что, проведя сквозь опасности, Ты вернул меня к дому с обновленным и чистым сердцем.

Но в это самое время к нему подошел старик. Он шел медленно, неся на голове огромный поднос со сладостями. Погруженный в свои мысли, Василий даже не слышал, как он приблизился. Поэтому, когда он обратился к нему, юноша вздрогнул.

— Отсюда открывается очень красивый вид, юноша.

Василий резко повернулся и посмотрел на старика. Смутные воспоминания пронзили его память. Он был уверен, что уже видел когда-то это лицо.

— Разве может быть что-то более прекрасное? — спросил продавец сладостей, указывая на запад. — Разве может быть что-то более успокаивающее, чем эти деревья, окрашенные в цвета заката?

Василий подумал: «Ну я уверен, что свет в глазах моей Деворы еще более прекрасен».

— Когда становишься старым, — продолжал продавец сладостей, — осенние дни приобретают для тебя совершенно особенную прелесть. Они словно говорят о тленности мира, быстротечности времени и неизбежном конце, к которому так долго шло наше усталое тело.