– Что на нем было надето? – спросила Мария.

– Рубашка в голубую клетку, от нее остались теперь только лоскутья, и синие джинсы. Ноги босые. В одном кармане обнаружен кошелек, в другом – спички и трубка.

– Его обувь и кепка найдены на пароме. Как бы ты оделся, если бы собирался на соревнования на материк?

– Ну, этот вопрос мы зададим жене и коллегам. Как‑то странно ехать на соревнования в джинсах. Впрочем, Арвидсон говорит, Вильхельм был странным человеком. Однако в такую поездку он все же, наверное, оделся бы получше. Да и жена бы как‑то отреагировала, оденься он не так, как обычно, когда уезжает. Она ведь встала сделать ему завтрак. Вряд ли в наши дни надевают форму Сил самообороны для простой поездки на пароме. Это в прежние времена так полагалось. Но, конечно, можно спросить других мужчин из этого отделения, что они обычно надевают, – сказал Хартман.

– Жена ведь не смогла ответить на вопрос, как он был одет в день отъезда, – напомнил Эк.

– Точно. А еще тут лежала раздавленная змея. На нее обратила внимание свидетельница Астрид Моссберг. Змея лежала около кургана. Уже высохшая. Хотя я не знаю, имеет ли это какое‑нибудь значение. Обычно змеи лежат и греются на таких каменных курганах. У этой была разбита голова. Техники взяли ее с собой, я ее видел. Обычная гадюка, объеденная муравьями. – Хартман кивнул подошедшему Трюгвесону, одетому в водолазку, несмотря на жару.

Мария подумала, что всегда видит Томми только в водолазках. Сейчас лоб у него блестел от пота, и он то и дело оттягивал ворот. Как ребенок, подумала Мария. Эмиль тоже норовит ходить в брюках и свитере в любую жару. Видно, что ему не слишком комфортно, но сам он понять, отчего ему так жарко, не может, пока не заставишь его одеться полегче. Трюгвесон, во всяком случае, явно уже сообразил, в чем его ошибка, судя по оттянутому вороту. Тепло, теплее, горячо, как в детской игре. Остается надеяться, что его интуиция и способность делать правильные выводы проявятся в процессе расследования несколько ярче.

– Черт возьми, когда поглядишь на такой вот труп, то поневоле порадуешься, что не надо присутствовать на собственных похоронах. – Трюгвесон вытер пот со лба рукавом.

– Вообще говоря, непонятно, почему люди так отчаянно боятся смерти, – сказал Хартман. – Если человек умер, то он мертвый и ничего не чувствует, а до тех пор можно жить себе и жить!

– Но каждый день приближает нас к могиле. – Трюгвесон кивнул на кучу камней, под которой нашли тело.

– Кто знает, может, это шикарная смерть, получше, во всяком случае, чем медленно угасать в какой‑нибудь больнице. Впрочем, выбирать нам не дано, – вздохнул Хартман. – Что новенького?

– В машине убитого, белом «опеле», найдены следы крови в багажном отделении, от силы пара пятен. Группа крови вторая, резус положительный, полное совпадение с найденным мизинцем. На всякий случай кровь послана на анализ ДНК, – сказал Трюгвесон.

– Если Вильхельм Якобсон служил в армии, то у него должен быть армейский жетон с группой крови. Хотя, раз мы нашли тело, то необязательно спрашивать об этом жену. – Хартман поежился.

– Я вот подумала, он ведь собирался на соревнования, – сказала Мария. – У всех ребят из сил самообороны дома есть оружие. Он ведь наверняка взял бы в машину карабин «Маузер‑98» или хоть винтовку «НК G3»?

– В машине оружия не было. – Трюгвесон потер подбородок, шурша щетиной. – Всем, кто чином ниже сержанта, полагается винтовка.