– Я боялся, что ты начнешь кричать, – сказал он, закрыв за ними дверь.

– Ты убил Свею! – сердито зашептала она. – Как ты мог? Не лучше ли было признаться, как есть, что это случилось нечаянно тогда в рыбацком домике? Ты же не хотел, так само получилось. Я бы это подтвердила.

– Кто‑нибудь интересовался причиной смерти Свеи? Ты сказала, ее вскрывать не будут. Они что, передумали?

– Нет, но ты сам все делаешь себе назло.

Он сухо засмеялся.

– Куда ты дела кочергу? Выбросила в море, как я сказал?

Мона не решилась посмотреть ему в глаза.

– Что ты с ней сделала?

– Положила ее в ящик для инструментов под седлом велосипеда Ансельма.

– Что за дьявол? Какая глупость, черт тебя дери! Ты хотя бы свои отпечатки‑то вытерла?

– Нет. Что теперь делать? Велосипед стоял в сарае, а теперь на нем разъезжает один из полицейских. Они найдут кочергу! Я знаю, что найдут. Не лучше ли во всем признаться? Я больше так не могу! Меня они все время расспрашивают. – Мона опустилась на койку и заплакала. – Лучше во всем признаться. Невозможно дольше прятаться! Получается только хуже.

– Да успокойся ты, черт тебя дери!

Она посмотрела на его застывшее белое лицо. Взбухшие жилы на лбу, черные расширившиеся зрачки. Он изо всей силы сжал ее запястье.

– Я тебя убью, если ты расскажешь!

Мона, задыхаясь, ловила ртом воздух.

Он взял ее за подбородок:

– Я тебя убью!

Его взгляд пронизывал ее, требовал ответа.

– Я ничего не скажу, – прошептала она.

– Вот и хорошо. Я займусь кочергой. Позвоню.

Ей хотелось обнять его, чтобы он смягчился. Но она не решилась. Он вполне мог ее ударить в ответ на проявление нежности. И она его не обняла. Только смотрела, как он открыл дверь и закрыл за собой. Миг – и словно никого тут не бывало.

Мона продолжала неподвижно сидеть на койке. За окном стемнело, наступила ночь. Мона слушала, как парализованная, монотонный гул вентилятора и свое дыхание и медленно скользила взглядом по комнате. И тут заметила пакет с одеждой Свеи. Мона вытряхнула содержимое на постель. Там было черное платье из синтетики, темно‑синий костюм с кружевной блузкой, когда‑то белой, теплое зимнее пальто, футляр для очков и маленькая сумочка с туалетными принадлежностями. Вот и все, что осталось от целой человеческой жизни.

Сначала Свея переехала из собственного дома в квартирку площадью двадцать четыре квадратных метра, а оттуда – в больницу, где все ее имущество поместилось в тесный гардероб и ящик тумбочки. Мона погладила рукой синий пиджак с узким воротником, вышитым жемчугом. Свея была в этом костюме, когда Мона плакала от горя и беспомощности у нее на плече после того, как у нее забрали Арне. Точно так же плакала она и когда Вильхельм запер Улофа на ночь в погребе. И когда Кристоффер упал в сенях без сознания, проработав целый день в лесу, как взрослый.