— Это будет очень жестоко по отношению к юному Жюлю де Мери! Он ждет, по-моему, почти три часа. Мальчик страдает, Иможен! Это видно с первого взгляда, он весь извелся.
— Не говорите о нем, — передернула плечами Иможен. — Он мне наскучил. С ним страшная тоска! Я запретила ему появляться здесь, но он оказался так глуп, что ослушался моего приказа.
— И все же вы хоть сколько-то его любили, а этого достаточно, чтобы поглотить его тело и душу, как случилось еще со многими, — упрекнул ее граф.
Иможен засмеялась:
— Любила его! Дорогой мой, неужели вы до сих пор не поняли, что я никогда никого не любила, разумеется, кроме себя?
— Я поклонник истины, но иногда она меня пугает, — заметил граф Меттерних.
Он поцеловал руку Иможен и повернулся к двери.
Какой напыщенный стал Клеман, думала она; а ведь когда-то… Правда, ходят слухи, что у него тайная связь с герцогиней д'Абрантес, но с Клеманом ни в чем нельзя быть уверенной. Он слишком сдержан, слишком учтив и замкнут, когда дело касается женщины. Вот уж кто себя не выдаст!
Иможен потянулась, зевнула и посмотрелась в зеркало. Было еще рано, а встреч до вечера у нее ни с кем не намечалось. Она дотронулась до колокольчика; горничная вошла неслышно.
— Скажи графу Жюлю де Мери, что я приму его, и позаботься, чтобы нас не беспокоили, пока я не позвоню тебе.
Она подумала о молодом Жюле де Мери, но почему-то в глазах у нее стояло лицо человека с утомленными серыми глазами и забинтованной темной головой.
Однако именно в этот момент Арман вовсе не выглядел утомленным. Он сидел на диване в апартаментах Рэв и слушал сплетни, которые ей рассказали вчера вечером.
— Говорят, граф Луи де Нарбон был последним любовником Марии-Антуанетты. Думаете, это правда?
— Почему бы не спросить его? — ответил Арман.
— Нонсенс! — отрезала Рэв. — Я лишь передаю вам то, что мне сказала принцесса Полина. У нее о каждом найдется какой-нибудь фантастический анекдот, но она добра ко мне, и не скрою, мне это льстит.
— Не пойму почему, — пожал плечами Арман. — Да, она сестра императора, но его семья обязана своим положением исключительно ему. Вся их помпезность и снисходительная любезность просто смешны, если подумать, кем они были, пока Наполеон не возвысил их.
— Такой же несносный, как моя двоюродная бабушка! — вспыхнула Рэв. — Помните, как она…
Нет, Арман не может помнить свою встречу со старой герцогиней. И в качестве маркиза д'Ожерона он никогда ее не видел. Рэв быстро сменила тему:
— Зачем император вызывал вас вчера вечером?
— Он спросил меня, согласен ли я стать его личным адъютантом, когда окрепну, — ответил Арман.
Рэв вскочила с кресла.
— Арман! И вы мне не сказали!
— Вот сейчас говорю.
— И как вы намерены поступить?
— Разве у меня есть выбор? — удивился Арман. — Я думал, это следует понимать как приказ императора, которому надо подчиниться или умереть. Я поблагодарил за честь и сказал, что как только доктор Корвизар сочтет меня пригодным к службе, тотчас буду в его распоряжении. А пока что, как и собирался, займусь устройством вашего замужества.
— Он что-нибудь сказал на это? — спросила Рэв.
— Да, он напомнил мне, что сегодня приезжает граф Жиль де Дюрье, и отзывался о нем в самых высокопарных выражениях. Ему самому, похоже, не терпится повидать графа.
— Вы знаете, почему император так к нему относится?
— Нет, — ответил Арман. |