.
— Вам нужно сегодня отдыхать, — сказала Рэв. — А меня пригласила прокатиться принцесса Полина. Она хочет показать мне скалы в лесу Фонтенбло.
— Вполне невинное времяпрепровождение, — одобрил Арман. — А я по вашему совету останусь здесь и подремлю.
— А когда я вернусь… — начала Рэв.
Ее прервал стук в дверь.
— Войдите, — разрешила она, предполагая, что это Антуанетта.
Но в комнату вошел паж в переливчатой зеленой ливрее с алой отделкой, ливрее слуг герцогини де Монестье. С низким поклоном он подал Арману записку.
— Я подожду ответа, месье, — сказал он и спиной попятился к двери.
Арман читал записку медленно и почему-то с усмешкой. Рэв почувствовала, как в душе закипает гнев, а вместе с ним и жестокая, опаляющая ревность, грозящая поглотить все ее существо. Какая уж тут осторожность! В конце концов она не выдержала:
— Что ей нужно?
Арман поднял взгляд и широко улыбнулся:
— Она приглашает меня, милая сестричка, прокатиться верхом и посмотреть на скалы в лесу под Фонтенбло, а потом посетить ее городской дом и выпить бокал вина. Невинное времяпрепровождение, не так ли?
— Но вы ведь не поедете? — спросила Рэв срывающимся голосом.
— Отчего же? — удивился Арман. — Может быть весело, а то и… поучительно. Кто знает?
Глава 9
Арман стоял у окна своей спальни, выходящего на пруд с карпами; то и дело рыбы шлепали хвостами по воде, поднимая брызги…
Он рано оделся к обеду, заходящее солнце бросало теплый отсвет на его элегантный зеленый камзол, безупречные белые бриджи и хрустящие складки шейного платка. В отличие от остальных господ, приглашенных в этот вечер во дворец, он не стал надевать драгоценности. За эту последнюю неделю для него стало вопросом тщеславия обходиться без столь модных у мужчин колец, булавок для галстуков, цепочек и сверкающих пуговиц. Его преследовало необъяснимое желание все упростить — не только одежду мужчин и женщин, с которыми он общался, но сам дворец с его нарядными гостиными, расписными потолками, вычурной золоченой мебелью и ливрейными лакеями в блестящих позументах и кружевах.
Арман отдавал себе отчет, что вся эта нарочитость оскорбляет не просто его вкус, но и что-то более глубокое. В чем все-таки дело, он не понимал, но сейчас, глядя в сад, опять подумал, как часто думал в последнее время, что, если память к нему вернется, эти тайны разъяснятся сами собой.
Ему стало гораздо лучше. Врач решил, что в повязке больше нет необходимости. От ранения остался только след в виде длинного узкого шрама, бегущего от правой брови через висок к искусно уложенным волосам.
Однако внутренне ничего не изменилось с того момента, когда он впервые пришел в сознание и спросил: «Где я?» Ему не на что было опереться в прошлом.
Голова была как в тумане, порой сквозь него пробивались неясные образы. Арману со школьных лет был знаком знаменитый греческий девиз «Познай самого себя». Теперь он обнаружил, что вообще ничего о себе не знает. Иногда он поражался своей осведомленности. Вчера вечером поймал себя на том, что свободно рассуждает с господином Талейраном, министром иностранных дел, о сложных отношениях между Англией и Ирландией!
Поглощенный интересной дискуссией, он не сразу задумался, откуда ему так много известно об этом. Они коснулись смежной темы, заговорили о стремлении англичан расширять свои колонии, о натянутых отношениях Англии с Американскими Штатами. Арман блистал красноречием, а Талейран откинулся в кресле, закрыл глаза, плотно сжал губы и когтистыми руками вцепился в золотой набалдашник неизменной трости черного дерева. И вдруг посреди своей тирады Арман четко вспомнил фразу из какого-то разговора, касавшегося Талейрана. |