Генрих де Монфорт снова выразил свою благодарность, и они расстались. На душе у Альфреда было неспокойно. Он не мог поверить, что ничтожные заверения, которые сделали они с Барбарой, оказали такое большое и немедленное воздействие на принца Эдуарда, и постарался предупредить об этом Генриха. Никто не бывает так слеп и глух, как те, кто не желает видеть и слышать, однако было совершенно ясно, что Генрих де Монфорт умышленно выбросил из головы упорство принца.

На следующее утро Альфред послал Шалье к Барби с новостями о прибытии двора и эмиссаров Людовика и предупреждением, что он не знает точно, когда освободится. Он просил ее оставить Шалье у себя до тех пор, пока она не попросит у своего отца человека, который мог бы выполнять ее поручения и сопровождать ее.

– И передай ей, – приказал он Шалье, – что с пятнадцатого числа и до второго пришествия я буду ждать ее у алтаря кафедрального собора.

9.

Когда Альфред посылал Барбаре это сообщение, он хотел извиниться за то, что не обхаживает ее, как положено томящемуся от любви обожателю. Действительно, он собирался пообедать вместе с ней или хотя бы поужинать. Но он и понятия не имел, что почти стал королевским доверенным лицом, когда Эдуард поприветствовал его с необычайной теплотой.

– Я рад видеть вас снова, – заявил Эдуард, поднимаясь со своего стула и протягивая Альфреду руку. – Ваш предыдущий визит был для меня очень полезен. Я чувствую, что могу всегда положиться на ваш здравый совет без привкуса лести.

– Так как я искренне уважаю и люблю вас, милорд, и у меня нет причин бояться вас или надеться получить что то, вы можете полностью рассчитывать на мое бескорыстие. Я пришел побеседовать с вами и хоть как то облегчить ваше положение. Прежде всего у меня есть две новости, которые мне позволено вам сообщить. – Альфред поколебался, затем проговорил медленно и твердо, глядя в глаза Эдуарда: – Одну вы сочтете хорошей, другую – дурной, но я прошу вас очень осторожно все обдумать, прежде чем прийти к какому либо решению.

– Вот как? Давай сначала дурную.

События последних трех месяцев сильно изменили внешность принца. Он похудел, и его глаза казались немного запавшими; однако слабое веко левого глаза было не ниже, чем обычно, не так, как в их первую встречу. В самом деле, накануне его глаз казался просто щелкой. Альфред знал, это – верный признак того, что принц очень устал и находился в грустном расположении духа. Теперь разница между глазами была едва заметна, и, кроме того, они были голубого цвета – обычно это означало, что принц замышляет какую то проказу. Но в данное время и в данном месте игры были совершенно невозможны. Значит, Эдуард что то планировал.

Альфред мог легко отбросить укоры совести. Он несколько раз пытался предупредить Генриха: что бы ни изменило плохое настроение Эдуарда – это опасно для планов Монфорта. Генрих не прислушался к его предупреждению.

Альфред как бы случайно подвинулся, чтобы луч света из бойницы высоко в стене падал на его лицо, а не на лицо принца, а Эдуард повернулся так, что стражники могли видеть его лицо только в профиль. Затем Альфред точно повторил все, что сказал ему Клермон, включая источник слуха о том, что друзья Эдуарда с уэльсских равнин побеждены. Он видел квадратный подбородок принца, но подумал, что Эдуард выглядит скорее погруженным в раздумья, чем огорченным.

В заключение Альфред рассказал ему о заявлении посла Папы о том, что Оксфордские соглашения должны быть объявлены недействительными, и лишь тогда глава Церкви ступит на землю Англии. Когда он закончил, Эдуард смотрел на него с таким напряжением, что Альфред молил Бога, чтобы стражники не заметили этого.