Итало-норманн бросил пару массивных золотых браслетов с рубинами в сумку своего предводителя. Эдмунд принял их без колебаний. Все это могло пригодиться при закупке продуктов.

Пешие солдаты де Бульона, отставшие от кавалерии, с криками появились, наконец, на поле боя и принялись сгребать тела поверженных врагов в большие кучи, тогда как высоко в небе уже появились стаи тяжелокрылых стервятников.

Глава 2 ИМПЕРСКИЙ ШТАБ

В этой схватке погиб один сержант-викинг. Стрела сельджука пронзила ему левый глаз. Бедный парень умирал на протяжении целой ночи. Он в беспамятстве бормотал непонятные скандинавские слова и отхаркивал большое количество крови. В числе других потерь оказалась пара пораженных стрелами боевых коней. Они жалобно ржали, когда сэр Гастон из Бона вырезал стрелы из их крупов. Однако этот франко-норманн, самый знающий коневод, утверждал, что через несколько дней лошади снова будут готовы для сражений.

В тот вечер турки снова атаковали лагерь крестоносцев, но на этот раз они начали наступление на сектор, который удерживали флегматичные рейнландцы герцога Готфрида. Франки вскочили на своих коней, не успев как следует вооружиться. Однако они так хорошо работали шпорами и мечами, что зеленое знамя ислама вновь откатилось за холмы.

Эти стычки были настоящими сражениями, навязанными турецкой армией, пытавшейся помочь гарнизону Красного Льва в Никее. В ту ночь в лагере христиан, который уже объединил силы двухсот тысяч человек, повсюду распевали победные гимны.

Сэр Эдмунд присутствовал на совете в шатре графа Танкреда. Здесь он узнал, что последняя турецкая колонна, увидев, что путь в Никею ей прегражден, отступила, потеряв сотни мертвых и много пленных бойцов.

На следующий день поток франков устремился дальше по волнообразным желто-зеленым холмам, следуя берегом большого, заросшего осокой озера. На его поверхности качались многочисленные парусные лодки. Несомненно, большинство принадлежало туркам, и лишь на некоторых можно было различить византийские флаги и кресты.

Блестящий штабной офицер Византии объявил на совете, что Алексей Комнин решил лично принять участие в операциях и создал имперский штаб в городе Кивитот. Вокруг него располагался в большом порядке лагерь византийских частей с императорской гвардией в центре. Следуя примеру своего императора, его знать и военачальники отказались от роскоши, но не от интриг.

Боэмунд был с Алексеем. Очевидно подкупленный его золотом и лестью, рычал Танкред, потрясая соломенными волосами, свободно ниспадавшими ему на плечи.

Наутро волны франкских воинов стали подкатываться к высоким стенам Никеи. Этот город, как вскоре узнали осаждавшие, был защищен двойным рядом стен. Двести сорок шесть различной высоты башен города-крепости находились друг от друга на расстоянии всего лишь полета стрелы.

Турецкие защитники сделали вылазку, но были полностью разбиты тучами распевавших псалмы фанатиков. Но как только ворота Никеи захлопнулись, западное воинство уже ничего не могло поделать. Оно не располагало осадными машинами. Такие машины, оснащенные всевозможными военными приспособлениями, были только у Алексея.

Трижды крестоносцы приступали к осаде крепости, но безуспешно. Их осадные лестницы были переломаны, а бойцы ослеплены или сожжены потоками горящей смолы или серы. Тогда герцог Готфрид Бульонский, номинальный предводитель сил крестоносцев, созвал военный совет. На нем было решено одолжить у византийского императора не только осадные машины, но и хорошо подготовленного знатока, умеющего с ними управляться.

Граф Танкред пристально посмотрел в загорелое лицо сэра Эдмунда де Монтгомери.

– Вы проявили немалые способности на поле боя, милорд, – сказал он. – И потому решено отправить вас с отрядом в лагерь императора. Вы передадите нашу просьбу. Будьте готовы выступить через час.

У Эдмунда упало сердце. Для него вступить в императорский лагерь было равносильно тому, чтобы сунуть голову в пасть льва.