Вдруг какой-то мусульманин, зацепив алебардой за плащ англо-норманна, едва не стащил его с седла. Но Эдмунд рванулся, материя затрещала, и, преисполненный ярости, бывший граф почти отрубил нападавшему голову. Молодого графа окружали разящие копья и мечи, хрипящие конские головы с вытаращенными глазами и покрасневшими ноздрями. Но настолько мощным было его оружие, что Эдмунд сумел пробить себе дорогу к тому месту, где алебарда Герта и булава Железной Руки сеяли хаос и смерть.

Новые волны мусульманских всадников все прибывали. Но норманны продолжали держаться стойко. В удушающих, ослепляющих клубах пыли люди Эдмунда сражались с яростью фанатиков и доблестью паладинов.

Турецкая стрела вонзилась в грудь коню сержанта Рюрика. Рассвирепевший сержант, издав старинный боевой клич викингов: «Ютч-хей-саа-саа!» – метнул свой топор в турецкого знаменосца. Раненный в лицо мусульманин завалился назад, увлекая за собой зеленый штандарт.

В течение часа линия боя прогибалась то в одну, то в другую сторону. Земля была настолько завалена трупами павших людей и животных, что оставшимся в живых лошадям все труднее было находить место, чтобы поставить ногу.

Битва становилась все более ожесточенной. Норманны в пылу боя неосмотрительно удалились от своего лагеря. Они бились без передышки с самого восхода солнца и уже понесли значительные потери. Только железные натуры могли так долго биться столь тяжелым оружием.

А Красный Лев бросал в битву все новые и новые эскадроны своих диких соплеменников, горевших желанием наброситься на западных христиан.

Убежденные в том, что попадут в рай, где в тенистых садах у благоухающих источников их поджидают черноокие девы невероятной красоты, турки сражались как настоящие демоны…

И все же перелом наступил. Турки дрогнули и начали отходить. Франкские рыцари на измотанных конях пустились в погоню. Но были окружены и вынуждены биться уже за свои жизни. Многие храбрые норманны оказались в результате втоптанными в землю.

Итак, отступление турок началось. На этот раз они убегали так быстро, что закованные в тяжелые доспехи рыцари были не в состоянии их преследовать. Оставив эту мысль, многие христианские воины, тяжело дыша, просто свалились с коней на землю. Они обливались потом и мечтали о глотке воды.

Герт Ордуэй тупо наблюдал, как один из норвежцев, стиснув зубы, пытался вытащить стрелу, пробившую ему руку. Вырвав, наконец, ее, он швырнул стрелу на землю и в ярости стал топтать ее ногами.

Герт Ордуэй забеспокоился о своем господине. Где сэр Эдмунд? Оруженосец отправился на поиски. Его конь тяжело ступал, перебираясь через груды стонавших или уже навсегда замолкших бойцов. Где-то в отдалении все еще раздавался гул котелков-барабанов. Нестерпимо было видеть, какое множество рослых воинов в белых мантиях валялось вперемешку с зарубленными конями и убитыми неверными.

По подсчетам Герта, по крайней мере треть бойцов отряда лежала среди убитых, а половина из оставшихся в живых лишилась лошадей.

Наконец он обнаружил бывшего графа Аренделского. Тот пытался наложить повязку на руку сэра Гастона, переломанную выше локтя. Круглое лицо франко-норманна блестело от пота и уже приняло болезненный зеленоватый оттенок.

Сэр Эдмунд готовился отвести оставшихся в живых, чтобы образовать единую линию с вассалами из Сан-Северино – сэр Робер де Берне, весь залитый кровью, как мясник, был еще на ногах. Он беспокойно расхаживал в ожидании дальнейших событий. И вдруг страшные крики послышались в тылу у норманнов. Торауг, бросив быстрый взгляд через плечо, громко выругался. Его предсказание сбылось. Из оставшегося в отдалении лагеря крестоносцев подымались клубы густого дыма, ужасные вопли и проклятия…

С пригорка, где остановился отряд Эдмунда, усталые воины наблюдали, как всадники в белых одеждах рыщут среди палаток, безжалостно убивая слуг, священников, женщин и всех не способных сражаться.